Владимир Орленко - Операция без выстрела

— А если бы еще кто-нибудь туда залез?

— Задушили бы. Что же делать?

— Родители Йосипа не расспрашивали вас про мальчика?

— Спрашивали. Мы сказали, что не видели. Они и до сих пор небось не знают, что с Йосипом сталось. Мы его закопали. Откинули сено и закопали. Потом снова накрыли.

— Кто именно задушил ребенка? — спросил Тарасюк.

— Я задушил, — ответил Щепанский.

— За что вы убили Ганнусю Зварич? — продолжал следователь.

— Было за что.

— Отвечайте.

— Это длинная история.

— У нас довольно времени.

— Она влюбилась в моего боевика. В Зенка. Когда-то они вместе ходили в школу. Ну, я разузнал, что Ганнуся уговаривает Зенка явиться с повинной. Она хотела уехать с ним…

— Как вы об этом разузнали?

— Из переписки. Хлопцы выследили место, где Зенко сберегал почту от Ганнуси, и тайник для переписки.

Из папки, что лежала на столе, следователь вынул мелко исписанный листочек бумаги, спросил Щепанского:

— Вы это письмо видели? Тот взял бумагу, осмотрел ее.

— Видел, но до Ганнуси письмо не дошло. Хлопцы перехватили.

— Вот я прочитал его, а вы скажите, что в нем подозрительного.

Милая!

Нынче, как всходило солнце, видел оченята твои в росе на барвинках. Ветер качал цветы, и капли росы дрожали. Помню, как ты плакала, и твои оченята были синие-синие… Эх, если б я мог, все бы отдал, только это невозможно. Знаю только, что без тебя не буду счастливым. Не буду, но… скажу, когда встретимся.

— Что же вас в этом письме насторожило? — спросил полковник Тарасюк.

Щепанский опять взял записку, шепотом прочитал текст.

— Вот тут, после «но», три точки. Это могло быть намеком.

— Каким намеком? На что?

— Ну, он же пишет, что скажет при встрече.

— И все?

— Нет, не все. Мы еще имели письмо от Ганнуси. Она уговаривала Зенка бросить подполье.

— Есть у вас то письмо? — спросил Тарасюк Степана Остаповича.

— Да.

— Прочитайте.

Мой Зенко!

Страшно подумать, что делают знакомые хлопцы. Мы вместе учились в школе. Почему они убили учительницу и ее ребенка? Это страшно. Как плакали взрослые и дети, если бы ты видел! Неужели и ты там был? Боюсь, всю ночь проплакала. Но знаю, что ты не такой. Сделай, Зенко, так, как я тебя просила…

— Это то письмо? — спросил Тарасюк Щепанского.

— То, и еще было одно.

— Вот оно, товарищ полковник, — сказал следователь.

Любимый Зенко!

Я закончила школу на «отлично». Хотела послать документы в институт, но мне угрожают. Мои дома плачут и боятся. Не знаю, что я такое плохое кому делаю, что угрожают моим родным… Сколько можно жить в страхе? И за что? Я теперь такая запуганная, не знаю, что и делать. Почему мы не птицы? Помнишь, как ты пел «Дивлюсь я на небо»? Почему мы не можем полететь, куда хочется? Боже! Теперь я думаю только об одном: чтобы выжить.

— Сколько Ганнусе было лет? — поинтересовался Виктор Владимирович.

— Скорее всего восемнадцать. Как раз закончила десятый класс. Была очень молодая и очень испуганная. На всех смотрела круглыми глазами, как малый ребенок. Она не понимала, что случилось. На нее тоже все смотрели. Бледная была, но очень красивая. Я никогда не видел такой красивой девушки… Застрелили, оттащили в кусты, я пошел сказать, где ее зарыть. Она, убитая, была еще красивее.

— А как принял это ваш Зенко?

— Упал на землю, колотил кулаками и кричал: «Звери! Звери! Никогда не прощу!» Плакал. Хлопцы его связали, а я застрелил из пистолета. Это и для нас, и для него было лучшим выходом.

— Вы следили за Зенком?

— Не только за ним. Проверяли всех подпольщиков, особенно тех, кто еще не был связан с организацией кровью. Каждый должен был что-то сделать: убить активиста, учителя, комсомольца, поджечь клуб, сельсовет. После этого человек уже не мог явиться с повинной. Так приказывали наши зверхники.

Ссылаясь на приказы, Щепанский изощрялся, чтобы переложить вину на организацию, на оуновских руководителей, которые принуждали его совершать преступления.

— Значит, все преступления вы совершали только по приказу зверхников, — уточнил следователь.

Щепанский облегченно вздохнул:

— Да! Все делал только по приказу. Прошу так и занести в протокол.

— Хорошо.

— А участники вашей банды на допросах рассказывают, что они убивали, душили удавкой женщин, детей по вашему приказу, а не зверхников, — сказал Тарасюк.

— Такого быть не могло, — решительно отказался Щепанский. — Правда, я для них был зверхником, — и он развел руками.