Н. Яковлев - Ингуши

Вернемся, однако, к нашему дому. Поразившая нас с самого начала его несоразмерная длина, как вы, может-быть, догадываетесь, зависит от того, что ингушский дом строится шириной всего в одну комнату. Каждая комната имеет отдельный выход на продольную террасу, идущую вдоль фасада, которая заменяет, таким образом, корридор наших квартир. Соединение двух комнат «кунацкой» и «жилой» с помощью маленькой передней с общей выходной дверью, это — уже позднейшее, хотя и очень еще слабое, подражание чуждому для ингуша плану русского или городского жилища с его одним общим выходом через переднюю и корридорным или проходным расположением комнат внутри. Каждый взрослый мужчина, участник хозяйства, особенно если он женат, имеет право на отдельную с особым выходом комнату и в некоторых зажиточных, больших семействах мы можем наблюдать, как увеличивается длина дома с пристройкой все новых и новых комнат, пока он не обогнет «глаголем» весь двор. Такие жилища, однако, представляют собой уже редкое явление в плоскостной Ингушии, — и взрослый семейный мужчина старается и здесь поскорее выделиться или, по крайней мере, построить себе отдельный дом.

План жилого ингушского дома на плоскости.

Давайте расспросим, однако, наших новых знакомых, в каких домах жили раньше их предки. Ингуши любят говорить о своих предках. Они наперебой начнут рассказывать вам о том, как прадеды их жили в горах, в каменных башнях. Если вы начнете расспрашивать поподробнее, что это были за башни, то окажется, что большинство жителей плоскости, особенно младшее поколение, никогда в горах не бывало и о старых ингушских башнях имеет довольно смутное представление. Поэтому лучше оставим эти расспросы… Все равно, читатель, уж если мы с вами заехали так далеко, что попали в Ингушию, право, не стоит возвращаться обратно, не побывав хоть раз в жизни в ингушских горах. Ведь, всего каких-нибудь 60–70 верст от Владикавказа, — и вы очутитесь в самом сердце гор, в той таинственной стране «трех селений», откуда происходят все наиболее древние роды современной Ингушии, где оставили они свои башни, храмы и родовые могилы. Только очень немногие из горцев, не ингушей, могут похвалиться тем, что были в этих местах. Итак, решено, едем, — а пока-что расспросим, как появились и начали устраиваться ингуши на плоскости.

По преданию, около 200 лет назад вышел из гор, из селения Онгушт, ингуш, по имени Орцха Кэрцхал, из потомков Ма́лсэга и первый поселился на берегах «матери — Назра́ни», сердца теперешней равнинной Ингушии. Желая основать здесь поселение, он привел предназначенного для жертвы белого быка и стал молиться. Во время молитвы бык сам стал на колени, и с неба полил дождь, что, по мнению ингушей, было проявлением милости божества и служило предзнаменованием, что эта местность не будет взята с боя врагами. Здесь Кэрцхал и основал Назрань. Сам он был богатырь: руками крутил мельничное колесо и, наложив путы на коня, один поднимал его с земли. За занятую землю воевал Кэрцхал с чеченцами, осетинами и кабардинцами и ни разу не выпустил из своих рук Назрани. Мало-по-малу враги стали водить с ним дружбу, а ингуши стекались к нему из гор и селились около. К своим Кэрцхал был строг: за кражу набивал он колодки на ноги и сажал в яму провинившихся. Умер он бездетным.

Первые поселенцы на новом месте, конечно, попадали в обстановку, не совсем привычную для них. Камня для постройки башен, как в горах, здесь было мало, и приходилось пользоваться примером соседей, издавна живших на плоскости, прежде всего кабардинцев. Первыми домами служили постройки из обмазанного плетня, — заплетаемого на вбитых в землю кольях (так называемые «турлучные» постройки на юге). Двускатная крыша устраивалась из досок и сверху присыпалась землею. Внутренняя сторона такой крыши белилась, как и стены, и служила потолком, так как горизонтально настилаемого потолка в таких домах еще не было. Для сохранения тепла дом выходил фасадом на юг, куда смотрело единственное окно и дверь. Для отопления и приготовления пищи служил простейшего устройства камин с турлучной, обмазанной глиной трубой. Никаких заслонок, которыми можно бы было закрывать трубу для сохранения тепла в помещении, не было и в помине. Ветер свободно гулял в довольно широкой трубе и по комнате. Нельзя сказать, читатель, чтобы при такой системе отопления температура в помещении зимой, как только переставали поддерживать огонь в камине, была особенно высокая. Теперь для вас станет, может быть, более ясным, почему переход от такого широкотрубого сквозного камина к простой железной печурке следует считать для ингуша более естественным, чем к русской, например, печке, в в то же время все-таки известным шагом вперед. Чтобы окончательно понять это, следует учесть, кроме нужд согревания жилых помещений, чем, как мы видели, ингуш совсем не избалован, еще его топливные возможности и потребности его кухни. Лесов на плоскости давно нет, и, чтобы добыть хоть немного хворосту, ингуш должен ехать довольно далеко к предгорьям, а кизяки он не готовит, отчасти, как он сам вам скажет, по недостатку скота, отчасти же, говоря по правде, из-за непривычки их делать. Поэтому его очаг должен быть в возможно большей степени экономным в отношении топлива. С другой стороны, в числе ингушских блюд нет ни одного, которое нужно было бы печь, парить, тушить в «вольном духу», доводить до «упрелости», как гречневую кашу, и проч., словом подвергать долговременному воздействию равномерно высокой температуры, что так обычно в излюбленной нами русской кухне. Даже хлеб ингуш знает только из пресного теста, и хозяйка печет, вернее, жарит из этого теста плоские лепешки. Но, самое главное: ингуш привык есть тотчас, как пища приготовлена, и его супруга заинтересована в том, чтобы с наименьшей затратой дров в любой нужный момент, например, при внезапном приезде какого-нибудь дорогого «кунака», она могла бы разжечь огонь и начать готовить угощение. Все эти соображения говорят не в пользу русской печи в быту ингуша и вполне оправдывают его выбор. Маленькая железная, легко накаливаемая и экономная печка больше подходит к его привычкам и дает возможность готовить все блюда его кухни.