А. Андреев - Москва в очерках 40-х годов XIX века

Купец, торгующий в рядах, редко видит свое семейство. Он там почти целый день; обедает обыкновенно на Ильинке в Троицком, Угольном и т.п., является домой уже вечером, ужинает рано и, сотворив молитву, ложится спать. В воскресенье или праздничный день все семейство в четырехместной коляске, запряженной парою больших, дородных лошадей, отправляется к обедне, потом обедает, а в вечерне едет куда- нибудь в рощу, опять в той же коляске, в которой в это время уложены: самовар, чайные чашки, водка, разные вина и порядочный запас сытного русского ужина, копченая ветчина, разного рода колбасы, большая кулебяка, добрая нога телятины и сладкий пирог.

Купец на гулянье с семьею тих, как рыба, и кроток, как мокрая курица; покупает детям апельсины, грецкие орехи и вяземские пряники, наконец, покушают еще в последний раз и едут домой. Если купец провел весело время и погулял, то он приказывает кучеру к коляске приткнуть березки и дорогою вместе с супругою попевает песенки, а если за городом не было большой интермедии {8} 8 8* Интермедия – представление, обычно комедийного характера, разыгрываемое между действиями спектакля. , то возвращается домой, хоть и с березками, но без песен.

Осенью и зимою купец в воскресенье и бенефисы везет свое семейство в театр и берет, смотря по состоянию, бельэтаж или другие ложи высшего разряда. При выборе пьесы он заботится, чтоб это была какая-нибудь ужасная, пользительная трагедия или другая какая-нибудь штука, только понятливая и разговорная, в коей бы можно было видеть руководство к различным курьезным чувствиям.

Он не любит опер, потому что за музыкою не разбирает слов арии;

«и что тут глядеть, – говорит он, – поют словно не по-русски, да при том и натуры тут не предвидится, поет, умирая, в любви ответа просит и письмецо читает, а все поет; такая дичь и сумбурщина». Он также не любит балетов, потому что: «в них ахтеры словно немые и до многого в их сентенцих не доберешься, да при том-с, ведь и скандал велик; не годится, больно не годится для дочек глядеть, как иной-то выше головы ноги таращит или как иная, словно оводом вертится и как бесенок ногами виляет, так что того и гляди посрамит себя окаянная и великую конфузию всем причинить может» [1] [1] Вот что рассказывает купец о балете своему шурину, который приехал в Москву по делам из Симбирска и остановился у него погостить. [2] Купцы, продавая им товары, берут барыши, а между тем строят куры {9} , иногда даже справляются о местожительстве хорошеньких покупательниц, говоря в таком случае с приятною улыбочкою и приподнятием шляпы: «сделайте ваше одолжение, осмелюсь сделать вопрос, милостивая государыня, где изволить жить ваша особа?» «На что же вам?» – спрашивает часто обрадованная милостивая государыня. «С делайте ваше одолжение-с, за особенное удовольствие себе сосчитаем с почтением товар на дом доставить, сделайте ваше одолжение-с!» Иногда особы, к которым обращены бывают эти речи, знают, что купец преполезный член общества есть, и не скрывают своих квартир; часто покупка тесемочек доставляет самые приятные и прочные знакомства. .

Но несмотря на такие размышления, есть немного опер и балетов, посещаемых купцами охотно по их великолепной обстановке. Купец день именин своих и жены, если только живет с нею ладно, дает закуски, обеды, а иногда и роскошные балы; на балах музыка обыкновенно бывает с литаврам; за ужином играют русские песни, а в то время, когда пьют здоровье, бьют туши.

«На прошедшей неделе, Степан Исаич, помнится мне, были мы в представлении. Превосходно-с было, пространный балет давали; Санковская-с, это обстоятельная художественная ахтриса. Вот изволите ли видеть, она лишь у Турка в плену сидит и тот приказывает ей пред собою плясать; вот она начинает плясать, чтоб его задобрить, и долго пред ним отлично своими ногами артикул мечет; то вот так и согнется в дугу, думаешь, так совсем упадет и грянется о землю, ан не тут- то было; вдруг как вскочит да станет на один мизинчик правой ноги, а левую-то деликатно приподнимет да и начнет ею трясти, а потом дрягать с удивительным акуратесом, а после возьмет да как завертится… все шибче, шибче, наконец, ну просто, словно кубарь, и вдруг, смотришь, – остановилась, сложила себе руки на груди и глядит на всех, да еще ухмыляется и хохочет, как будто ни в чем не бывало; а за то народ-то, народ… уж он ей и хлопает, и топает, и кричит фора, фора, то есть по-нашему хорошо, дескать, много довольны. Право, что за диковинная вещь, канальство! Кажись, такая маленькая, еще молоденькая, а как она до такой галантерейности проникла. А на днях еще видели оперное пение, так чудо и сколько превратностей, вы не поверите: ну просто чудо-юдо! Представляют, как мертвецы оживут да и начнут плясать по ночам; но только что расплясались, вдруг глядь, ан черти-то их цап-царап, и они опять в аду». Само собою разумеется, что при таких понятиях о театральном представлении рассказывающий имеет бороду, которую он при сем случае и поглаживает.