Екатерина Коути - Недобрая старая Англия

Жертвами жестокости чаще всего становились самые беззащитные обитатели работного дома — старики и дети. Зимой 1836 года в работный дом в Фэрхеме, Хэмптоншир, где имелась большая школа, перевели троих малышей из соседнего работного дома в Бишопе Уолтхэм. Старшему из сирот было пять лет, младшему три с половиной. Внезапная смена обстановки так напугала малышей, что они начали мочиться в постель. За порчу простыней полагалась суровая кара — порции детей урезали наполовину. Рацион каждого ребенка на целую неделю составил 1 кг хлеба, полкило картофеля, 300 г пудинга, 1,5 л молочной каши и по крохотному кусочку сыра и баранины.

Как тут не вспомнить строки из «Оливера Твиста»: «Оливер Твист и его товарищи на протяжении трех месяцев терпели муки, медленно умирая от недоедания; наконец, они стали такими жадными и так обезумели от голода, что один мальчик, который был рослым для своих лет и не привык к такому положению вещей (его отец содержал когда-то маленькую харчевню), мрачно намекнул товарищам, что, если ему не прибавят миски каши, он боится, как бы случайно не съесть ночью спящего с ним рядом тщедушного мальчика. Глаза у него были дикие, голодные, и дети слепо ему поверили» [4].

Естественно, голод не решил проблему мокрых простыней, и тогда провинившихся начали вообще лишать обедов — пока другие дети ели, они должны были стоять в столовой в особых колодках. В конце концов, из спальни их перевели в неотапливаемый сарай, и это в середине января. Когда восемь недель спустя мальчишки вернулись в прежний работный дом, они едва держались на ногах.

На всю страну «прославился» работный дом в Эндовере, Хэмпшир. Надо сказать, что занятия в работных домах не отличались ни легкостью, ни приятностью. Очень часто беднякам приходилось щипать пеньку, т. е. расплетать просмоленные веревки, волокнами из которых конопатили суда. У обитателей Эндоверского дома была другая обязанность — размалывание костей на удобрения. Вонь от костей сшибала с ног, от пыли слепило глаза, острые осколки царапали кожу. Но страшнее всего было не это. Надзиратель и его жена были нечисты на руку и так урезали рацион своих подопечных, что бедняги обгладывали гнилые кости, привозимые на обработку.

Из-за скандала, который изо всех сил раздувала «Таймс», надзиратель Эндовера лишился места. Но вопреки всем стараниям журналистов, работные дома продолжали существовать вплоть до середины XX века.

В стихотворении «Симфония в желтых тонах» Оскар Уайльд сравнивает лондонский туман с желтым шелковым шарфом. Чарльз Диккенс называл туман «лондонским плющом», что вьется вокруг домов, а в «Холодном доме» (1853) пропел туману настоящую оду: «Туман везде. Туман в верховьях Темзы, где он плывет над зелеными островками и лугами; туман в низовьях Темзы, где он, утратив свою чистоту, клубится между лесом мачт и прибрежными отбросами большого (и грязного) города. Туман на Эссекских болотах, туман на Кентских возвышенностях. Туман ползет в камбузы угольных бригов; туман лежит на реях и плывет сквозь снасти больших кораблей; туман оседает на бортах баржей и шлюпок… На мостах какие-то люди, перегнувшись через перила, заглядывают в туманную преисподнюю и, сами окутанные туманом, чувствуют себя как на воздушном шаре, что висит среди туч» [5].

От поэтических сравнений туман не становился менее плотным и удушливым. Окунаясь в облако цвета горохового супа, лондонцы вряд ли задумывались о красивых метафорах. Скорее уж кашляли и зажимали носы.

Единственными, кого радовал туман, были столичные проститутки. В туманные дни они зарабатывали гораздо больше, ведь даже самые робкие мужчины не боялись с ними заговорить.

Густая пелена обещала клиентам анонимность. По словам француза Ипполита Тейна, в тумане порою невозможно было разглядеть лицо своего собеседника, даже держа его за руку. Та же самая анонимность пригодилась лондонским безработным, собравшимся на Трафальгарской площади 8 февраля 1886 года. Под покровом тумана толпа из 20 тысяч человек устроила беспорядки в Вест-Энде, грабя магазины и вытаскивая пассажиров из карет.

Лондонский туман. Рисунок из журнала «Панч». 1853

Но если проститутки и бунтари были довольны непогодой, остальных лондонцев туман настораживал. Метеоролог Дюк Говард так описывал типичный лондонский туман январским днем 1826 года: «Конторы и магазины зажгли свечи и лампы, а кареты двигались с пешеходной скоростью» [6]. Зато в тот же день в 8 км от Лондона на безоблачном небе сияло солнце — туман укутывал столицу и не собирался ее покидать. Случалось, что прохожие сбивались с пути во мгле и падали в Темзу, находя свою погибель в ее мутных водах. Но это была не единственная опасность, таившаяся в тумане.