Юлия Андреева - Ближнее море

После второй компании Олексенко шел в третью, затем в четвертую. И всякий раз направляющаяся к Чадовичу делегация была больше прежней, причем уже раз узревшие чудо беспупкового живота шли опять и опять, заранее хихикая украдкой и предвкушая реакцию новичков.

Сам Чадович поначалу с радостью включался в игру, но, когда под утро его в пятый раз разбудила толпа в десять человек, веселья в нем заметно поубавилось.

Тем не менее, за недолгое время конвента Олексенко умудрился сводить на паломничество к животу Чадовича огромную массу людей, каждый из которых стремился наградить живот Чадовича все новыми и новыми неизвестными до этого фантастическими подробностями.

Если слишком долго ждать звонка из издательства, сидя у реки, то можно увидеть проплывающий мимо тебя труп твоего любимого редактора.

Нет! Хватит ждать. Пойду звонить Нову.

«Интерпресскон» в Разливе. Борис Натанович и Александр Сидорович направляются в номер оргкомитета подписывать дипломы. Сидорович нажимает на кнопку лифта, двери открываются. В кабинке стоит полуголый Олексенко, который замечает Стругацкого, смущается и торопливо уезжает прочь. Переглянувшись и пожав плечами, Борис Натанович и Александр подходят к другому лифту, который тут же открывает перед ними дверь. В кабине все тот же Олексенко, и вид его нисколько не изменился.

Поняв, что он снова нарвался на начальство, Олексенко судорожно давит на кнопки лифта и уезжает во второй раз, оставив членов оргкомитета ни с чем.

«Интерпресскон» 2007, май, но холодно, тучи черные низко нависли, и снежок меленький прямо в раскисшую почву. Брррр… После банкета Волков с Ерпылевым отправились вокруг дома отдыха пройтись. Кружок сделали и будет. Быстрее в корпус, пока уши не отморозили. Тут глядь-поглядь, перед входом на скамеечке лежит Сидорович в джинсах и джинсовой рубашке, раскинулся вольготно, спит и холод ему нипочем.

Мороз, колотун. Замерзнет же человек! Начали они его расталкивать да поднимать, а в ответ: «Да все хорошо. Я тут просто на звезды любуюсь».

Темное, низкое небо все в тучах. Порою летают одинокие снежинки…

«Роскон». В одном из номеров сидят Андрей Ерпылев, Сурен Цормудян, Федор Березин, Алексей Волков. Входит пьяненький Сидорович. Выпивает со всеми рюмку, уходит. Через какое-то время заканчивается выпивка и вся компания дружно перебирается в другой номер. Входит Сидорович, выпивает рюмку, молча удаляется.

Через некоторое время вся компания в прежнем составе снимается с места и отправляется за новыми впечатлениями на другой этаж. Входит Сидорович, с удивлением оглядывает собрание и: «Почему вы живете везде, а я нигде?»

У Михаила Веллера есть рассказ, где в двух последних абзацах рассказывается о том, сколь безумное впечатление Веллер произвел на жену своего друга, прекрасную зеленоглазую Татьяну, которая весь вечер смотрела на него, не в силах отвести глаз.

Дочитав до последней строчки, Дмитрий Вересов отложил книгу и, не сходя с места, позвонил Татьяне.

– Танька! Когда ты познакомилась с Мишкой Веллером, ты что, действительно смотрела на него весь вечер? Как он пишет, «была сражена его красотой»?

– Нет, – должно быть, удивилась Татьяна, – просто накануне мне кто-то шепнул, будто бы он голубой. А я была тогда наивная советская девочка, и мне было просто интересно, как эти голубые едят, как они разговаривают, поэтому я за ним весь вечер и наблюдала.

Спустя некоторое время Вересов передал Танины слова Михаилу.

И что же Веллер, вы спросите? В новой редакции концовка рассказа была переписана. Текст звучал теперь приблизительно так: она смотрела на меня весь вечер не отводя взгляда, потому что какая-то сволочь накануне сказала, что…

Гнусный поклеп!

Молодая амбициозная поэтесса Яна Б., истая поклонница поэта К., как-то раз посвятила ему стихотворение. Она описала осеннее ненастье, через которое идет одинокая девушка с томиком поэзии в руках.

К. с благодарностью принял протянутый ему листок. Но, едва начав читать, с отвращением отбросил его и молча покинул помещение ЛИТО.

Разумеется, листок был подобран и изучен.

Запись начиналась словами: «Дорогому учителю К., поэту божьей милостью посвящается». А следом: «Слякоть противная под ногами…».