Юлия Андреева - Ближнее море

Что? Где? Куда бежать? Ночь – не видно ни зги! И тут кусок стены падает, уступая место звездному небу. И на его фоне, в полнебосвода – силуэт отца. Отца, уходящего в ночь.

Прорезал себе дверь богатырь и сгинул, слившись с темнотой. Широка душа у нашего народа, начнет рваться на свободу – вожжами не удержишь. В каменный острог не запрешь, не то что в бревенчатую избу.

На месте дыры мать с бабкой после одеяло повесили. Так с неделю и жили, комаров кормили, пока отец пил да с девками плясал.

Мама-то у Андрея тихая да спокойная. Через неделю вернется отец усталый, потрепанный, точно на нем целый год черти воду возили, тихой сапой в дом вползет, не пьет, не ест, пока новую дверь на место дыры позорной не навесит.

И с месяц после этого спокоен и смирен бывает, ни от какого дела не отлынивает, на любую просьбу отзывается. Матери поперек слова сказать не смеет.

А потом по новой в загул. И трясись земля, дивись солнце красное на новые выходки да подвиги богатырские, на пляски да игрища. Расти сын, да знай, что за дивная силушка в тебе до поры до времени прячется. Вырасти ее, точно диковинный цветок, – пусть цветет людям на удивление!

В одно и то же время вступали в Союз писателей Санкт-Петербурга никому тогда еще не известные Дмитрий Горчев и О’Санчес.

Хотя что неизвестные, это, может быть, и к лучшему – врагов нет, завистников тоже. О Горчеве еще беспокоились, уж больно много в произведениях ненормативной лексики, что же до О’Санчеса… – бумаги в порядке плюс два романа: «Кромешник» издательства «Симпозиум» и «Нечисти» издательства «Геликон +» на комиссию представлены. «Нечисти» так вообще свеженький, тогда еще в мягкой обложке, на заднике которой хулиганская аннотация Дмитрия Горчева и в ней такая строка: «Роман «Нечисти»… очередной шедевр великого русского писателя О’Санчеса…».

В результате Горчев вступил в Союз писателей, а О’Санчес – нет. А члены приемной комиссии еще долго и громко возмущались по поводу «великого русского писателя О’Санчеса», упражняясь друг перед другом в остроумии и сквернословии.

Впрочем, потом и О’Санчеса все-таки приняли, но через полгода.

Диня, засыпая:

– Мама, ты меня любишь?

– Конечно, солнышко.

– Докажи.

– Как?

– Сделай салют.

Я сажусь к компьютеру, открываю папку «Игры», «Солитер», выигрываю. И – салют!!!

Долги… дело особое, важное. Я всегда стараюсь отдавать долги, и работу делаю строго в срок, и на встречи принципиально не опаздываю. Лишь бы только не быть кому-то должной, не чувствовать себя зависимой, обязанной. Но есть долги, отдать которые не представляется возможным. Японцы стремятся искусственно создавать такие неуплатные долги: подаришь им на йену, они тебе за это на тысячу. Ты им на тысячу, они тебе на целый ман – десять тысяч йен. Рисом японцев не корми – дай ощутить благодарность кому-либо. Долг – это связь: пока отдаешь, ты вроде как нужен. Живешь с этим, каждый день вспоминаешь, какой замечательный подарок тебе сосед преподнес, думаешь, как не ударить в грязь лицом, чем ответно одарить. По лавочкам, по магазинчикам ходишь, ищешь достойный подарок, хотя заранее понятно, что все равно вовек не расплатишься с дарителем. Вот и будешь всю жизнь жить, поздравления к празднику присылая да моля Бога за хорошего человека. Жизнь с мыслью о благодарности – достойная жизнь, потому что думаешь только о хорошем и стремишься стать еще лучше.

Есть в Японии такое понятие, как ондзин – человек, перед которым ты вечно находишься в неоплатном долгу. Это долг высшего пилотажа, возможность обрести себе самого любимого, самого дорогого человека на вечные времена и вечно оставаться его преданным слугой, не требуя ничего взамен.

…Не люблю быть должной, всегда стараюсь отдавать то, что взяла, платить за добро сторицей. Но порой долг отдать просто невозможно. И не потому, что взял очень много. А оттого, что одаривший тебя человек пожертвовал для тебя частью своей души. Мы в вечном долгу перед своими матерями, перед друзьями, которых никогда не надо просить дважды и которые являются по первому зову, часто забывая о себе.

Долг – это состояние души, когда ты вроде как и уплатил сполна и даже сверху добавил, а все же продолжаешь чувствовать благодарность и испытывать желание поделиться чем-то хорошим. Это чувство появляется очень редко, я сознательно гоню его от себя, отодвигаю заветный миг, когда вдруг приходит осознание, что ты бессилен перед настигшим тебя. Как это у Сергея Есенина: «Если душу вылюбить до дна, сердце станет глыбой золотою». Преисполненное благодарностью сердце становится сродни драгоценному Граалю, в котором только любовь. Приобретая ощущение благодарности и невозможности в течение одной жизни отплатить заполученное сокровище, мы обретаем, возможно, самое главное в своей жизни – настоящую, крепкую дружбу. Дружбу на долгие годы. Потому что давший в долг кредитор, удовлетворенный щедрой оплатой, уйдет от вас. Друг же останется, продолжая бескорыстно дарить вам свою любовь. Друг не покинет вас, даже когда его собственная душа вслед за вашей обратится золотой чашей, полной чистых чувств.