Борис Григорьев: Скандинавия с черного хода. Записки разведчика: от серьезного до курьезного

Но все в природе имеет свое начало и конец. Буран к концу третьих суток начал слабеть, небо стало понемногу расчищаться и приобретать подобие светло-голубого купола гигантского планетария, подсвеченного мириадами ярких звезд, напоминавших о единстве Вселенной. Высоко над землей холодными кисейно-рваными языками автогена побежали, то исчезая, то проявляясь, сполохи северного сияния. Полярная ночь достигла своего апогея и на третьем месяце погребального шествия безраздельно царствовала в загадочной тишине.

До полярного дня нужно было еще дожить.

…Старый шатун появился у поселка сразу после того, как улеглась метель. Приблизиться к подозрительному нагромождению кирпича и бетона его заставил голод. До этого он бродил в безуспешных поисках пищи по ледовым торосам фьорда Ван-Майен, потом перебрался через перевал земли Норденшельда и очутился в долине Гренфьорда. Он долго стоял на гребне горы, возвышавшейся над бывшей голландской факторией, где когда-то вытапливался и отправлялся в Амстердам китовый жир, а теперь жалким напоминанием об этом времени торчали полуразрушенные железобетонные опоры, вытягивал морду вниз, переминался с ноги на ногу, принюхиваясь к запаху человеческого жилья, пока наконец не решился медленно и осторожно спуститься вниз, оставляя за собой четкий разлапистый след.

Медведь был мудр и многоопытен, вся его сознательная жизнь прошла в окружении двуногих, непрошеных гостей в его заповедных когда-то угодьях. Ему не раз приходилось защищать от них свое исконное право на безраздельную власть. На его счету числилась не одна разодранная в клочья меховая шапка, а то и собака, эта презренная раба двуногого и хитрого существа, а бревенчатые зимовья, неизвестно кем и когда построенные, беспорядочно разбросанные по укромным местам шпицбергенского плоскогорья, помнили не один его опустошительный набег.

Поселок справа от медведя спал, не проявляя никаких признаков жизни. Ничего подозрительного он не обнаружил и со стороны обогатительной каменноугольной фабрики слева. Тихо и безмятежно было и около аккуратного бревенчатого домика и небольшого деревянного помоста, с которого поднимались или на который садились — он видел это несколько раз сам — шумные железные птицы. Находившийся прямо по курсу домик привлек его особое внимание, потому что оттуда доносились сладко-приторные запахи съестного, оставленного двуногими.

Он перелез через проходящие по поверхности коммуникации, обитые сверху и сбоку толстыми досками, и подошел к домику. Запахи резко усилились, и он, позабыв о всякой природной и благоприобретенной осторожности, прямиком направился к двери. Он несколько раз толкнул в дверь передними лапами, но обитая железом дверь не подавалась. Тогда он встал во весь свой громадный рост, левой лапой навалился на косяк, а правой, словно забивающий гвозди заправский плотник, начал методично стучать по полотну. Дверь задрожала, зашаталась под его ударами и соскочила с петель.

Взломщик на мгновение остановился, прислушиваясь на всякий случай к возможным шорохам изнутри, а потом встал на четвереньки и решительно шагнул в проем. Пробыл он там не долго. Порушив на пути пару стульев, своротив стол, он устремился к белому шкафу в углу комнаты, ловко приоткрыл дверцу и замер в недоумении: запахи и яркий свет резко шибанули ему в морду, но полки были пусты. Странно… Он заворчал, недовольный своим слишком развитым обонянием, резким движением повалил шкаф наземь и кубарем бросился на выход.

Разочарованный, он бросился к замерзшему заливу. Проворной трусцой он пробежался мимо вмерзших в лед портовых буксиров, покосился на длинную деревянную лестницу, зигзагом спускавшуюся от поселка к причалу, оставил позади освещенные тусклым светом склады и бараки и резко остановился. Хотя ветер дул ему в спину, он все равно почуял впереди близость животных. Их было много, очень много — больше, чем в стаде моржей или тюленей, которых ему приходилось видеть на подтаявших льдинах. От них несло знакомым запахом молока и свежего мяса, напоминавшего слегка оленину, только еще вкусней.

Издалека он услышал какие-то шорохи и возню, неясные звуки спросонья: кто-то мычал, а может, хрюкал или кудахтал. Это разожгло его воображение, и он полез по крутому склону наверх навстречу этим желанным звукам, к большим строениям под железной крышей, огороженным деревянной изгородью. Рядом, за стеной, опять послышались голоса встревоженных животных, напомнившие ему рев моржей. Но он точно знал, что моржей здесь быть не может.