Михаил Козаков - Солдаты невидимых сражений

Ленин неожиданно привстал и с удивлением посмотрел в окно.

— Смотрите, да никак уже светает! — воскликнул он. — Ну и засиделись же мы!

— Ради такой беседы стоило пожертвовать ночью, — заметил Дзержинский.

— В самом деле? — прищурился Ленин. — А вообще-то мы тут с вами набросали целый очерк о текущем моменте.

— И о задачах ВЧК в этот момент, — добавил Дзержинский.

— Ну, вот и хорошо, — удовлетворенно сказал Ленин. — А теперь пора и по домам. Новый рабочий день начинается.

— Пожалуй, пора.

— Вам позавидуешь, — улыбаясь, сказал Ленин, — вы к себе, на Лубянку. И никакого тебе домашнего контроля. А мне, представьте, надо на цыпочках пройти, чтобы Надюшу не разбудить. Она, знаете, — Ленин сказал это неожиданно тепло и мягко, — часто прибаливает, и не хочется беспокоить ее лишний раз. — Ленин вдруг оживился: — А знаете, давайте-ка вдвоем, Феликс Эдмундович, кофейку отведаем. Преотличнейший кофеек — жареные желуди и немного ячменных зерен. Представляете — лесом пахнет и созревшим колосом. Не верите? Соглашайтесь, помолодеете от такого напитка.

— Спасибо, Владимир Ильич, но я уже и так запаздываю — у меня в шесть утра деловая встреча.

— Ну что с вами поделаешь, — огорченно сказал Ленин, — придется пить кофе одному.

Ленин проводил Дзержинского до двери и вдруг остановился. Дзержинский понял, что Ленин собирается сказать ему что-то очень важное и потому, хотя и держался за ручку двери, не открыл ее, а обернулся к Ильичу.

Лицо Ленина было усталым, более того, изможденным, но — поразительно! — глаза его излучали задор, смотрели с вызовом темпераментного, закаленного бойца.

И Дзержинский подумал, что хотя и прежде были такие моменты, когда ему доводилось видеть Ленина и усталым, и гневным, и даже грустным, — все равно, и сквозь усталость, и борясь с гневом, и преодолевая грусть, неудержимо и победно светилось во всем его облике, и особенно в глазах, радостное, счастливое, безбрежное ощущение жизни и борьбы. И это было естественным состоянием человека, ум и душа которого полны поистине беспредельной, ошеломляющей и всепокоряющей веры в правоту тех идеалов, которым он посвятил свою жизнь.

— Архитяжкое время, — сказал Ленин. — Мучительная, трудная, адская, изнурительнейшая работа… — Посмотрел Дзержинскому прямо в глаза и добавил: — И все же — это счастье, дорогой Феликс Эдмундович. Да, да, мы имеем право гордиться и считать себя счастливыми. Мы строим новую жизнь. И знаете, нет сомнения, что, проходя через тяжелые испытания, революция все же вступает в полосу новых, незаметных, не бросающихся в глаза побед. Честное слово, не менее важных, чем блестящие победы эпохи октябрьских баррикад…

Ленин произнес все это негромко, доверительно, словно посвящая Дзержинского в самое сокровенное своей души. Воодушевленный словами Ленина, каждой клеточкой своего разума сознавая их гордое и прекрасное значение, Дзержинский проникновенно, тихо сказал:

— Если бы человечеству не светила звезда социализма, не стоило бы и жить…

Они с минуту постояли молча, пожимая руки друг другу. Стекла окон все еще позванивали от раскатов грома, стучал, не переставая, дождь, а они стояли в трепетном блеске молний, словно мысленно говоря сейчас все то, что не успели или не решились произнести вслух. Потом Ленин открыл дверь, негромко сказал:

— Сейчас, как никогда, Феликс Эдмундович, нужны щит и меч нашей ЧК. И прошу, очень прошу, — в голосе Ленина снова зазвучали отеческие нотки, — берегите себя, Феликс…

Дзержинский отложил в сторону папку, встал из-за стола и подошел к окну. Над Москвой тихо опускались сумерки, сливаясь с клубящимися над крышами домов дымками. Подслеповатые огоньки изредка вспыхивали в черных проемах окон. Полуголые деревья в сквере роняли на землю последние листья.

Феликс Эдмундович закрыл утомленные глаза, и тотчас возникла перед ним западная застава.

Трудно, невыносимо трудно там сейчас… Замучили дожди. Дырявые крыши землянок протекают. На десятки километров в лесную глухомань уходят ночью всего три пары пограничников. Председатель ВЧК представил себе, как скакал и ту ночь по черному лесу начальник заставы Соболь…

Дзержинский провел ладонью по щеке, словно пытаясь отогнать усталость, и, подойдя к столу, нажал кнопку звонка. Появился секретарь.