Иван Папуловский - А жизнь одна...

В домике тоже было чисто, уютно, на окнах висели занавески. Давно Роби не видел такого. И глаза тут же нашли свой портрет в рамке, любовно поставленный на тумбочке возле высокой металлической кровати под бежевым покрывалом. Сладко кольнуло в сердце: «Любит, ждет… А это — ее кровать…»

Увидев кого-то за окном, женщина вдруг схватила лейтенанта за руку, увлекла в другую комнату, приложив пальцы к губам, и закрыла дверь.

Он слышал, что в домик вошла она, Расма, его единственная, его любимая, и дернул дверь, чтоб схватить ее в объятия, но женщина предусмотрительно защелкнула дверь на замок.

— У нас кто-то есть?

Это ее голос, он прозвучал для Роби милее райской музыки.

— Поставь спирт, чего держишь такую бутыль в руках! — сказала женщина Расме.

Оказалось, что девушка ходила получать спирт, и женщина вовремя смекнула, что бутыль выскользнет из рук Расмы, если она неожиданно увидит своего «белобрысого» лейтенанта.

Они прожили в домике трое суток вдвоем, наслаждаясь жизнью, Победой, своим нерастраченным чувством.

В сорок седьмом, демобилизовавшись, Роби вместе с Расмой объехали почти все города Эстонии, побывали на хуторе близ Тарту, где когда-то проживали старики Тислеры. Крестьяне той деревни, за которой числился старый хутор, подумывали об организации колхоза, и демобилизованный офицер, проживавший до войны в Советском Союзе, был единодушно признан консультантом по колхозному строительству. К сожалению, Роби мог рассказать о жизни ленинградских железнодорожников, о торфоразработках между Мгой и Синявином, о своей школе, куда он так еще и не собрался съездить, но как организовать колхоз — не знал.

— Поживи у нас, изберем председателем, — предложил ему старый Вилли, друг его деда, хорошо помнивший, при каких обстоятельствах в 1919 году, после падения Эстляндской трудовой коммуны, семья красного эстонского стрелка Вольдемара Тислера уехала в Россию.

— Оставаться дома, конечно, они не могли. Кулаки убили бы всех, а уж твоему отцу не простили бы агитации за советскую власть, за участие в гражданской войне на стороне красных. Нет, не простили бы!

Вилли был очень стар, казалось, все лицо его заросло лохматыми седыми волосами, только глаза да нос остались. Но глаза — живые, любознательные и, пожалуй, с хитринкой. Этого деда деятели местного «омакайтсе» обходили стороной: придраться не к чему, а язык что бритва.

В те годы по лесам скрывались банды «бывших» — кулаков и подкулачников, пособников фашистских оккупантов, классовая борьба в эстонской деревне разгорелась яростная, бескомпромиссная, и Роби, посоветовавшись с Расмой, пошел работать в милицию. Жили они в старом дедовом доме, рядом с хутором Вилли, Расма стала участковым фельдшером, мечтала поступить в университет. Никого из своих родных они не нашли.

Однажды, когда Расма поздно вечером вернулась в свой дом и зажгла лампу в большой комнате, по окнам ударила автоматная очередь. Зазвенели разбитые стекла, погасла лампа, и молодая женщина в страхе прижалась к простенку. Она еще не поняла, что ранена в плечо, ранена в мирные дни. А за окном вновь послышались выстрелы, вскоре ворвался, оставив открытой дверь, взволнованный Роби с двумя бойцами «народной защиты». Оказывается, они выследили банду, к хутору уже выехал взвод солдат во главе с чекистами…

Рана заживала долго, Роби трогательно ухаживал за женой, привел в дом племянницу старого Вилли — уже немолодую вдовую женщину, взявшуюся помогать «хорошему милиционеру». Но и сам милиционер в те дни почувствовал себя хуже — не отпускала тупая головная боль, обозначились частые пробелы в памяти. Пришлось сменить работу — стал автослесарем в мастерских МТС, но и это вскоре начало его тяготить, еле вытягивал норму.

Пошел в уездную поликлинику — к «ухо-горло-носу». Думал, боли идут от ушей. Два года лечился, переведясь в охрану МТС, пока однажды пожилой врач не спросил его:

— На фронте был? Ранен был?

— Был, был…

Врач-рентгенолог бесконечно крутил его между холодными пластинами аппарата — и так и этак. А когда посмотрел готовые снимки головы, поднял на Роби удивленные глаза и долго молчал, не зная, что сказать или как сказать.

Пять лет, как кончилась война, но она ни на миг не отпускала Роби и Расму. Хотели заиметь ребенка — начались один за другим выкидыши. Роби, как мог, нежно успокаивал жену, помогала ему в этом и племянница Вилли — добрая, умная женщина, ставшая для них роднее родных. Но было от чего прийти в отчаяние. А теперь вот этот полный непонятного блеска взгляд врача-рентгенолога!..