Павел Хлебников - Разговор с варваром

В Америке есть знания и есть единицы-люди. Но остальное все потеряно. В глубине, может быть, сидит в самом человеке нравственная сто­рона, религиозный момент. А все остальное, сам образ жизни, экономика, инфраструктура обще­ства – все поставлено, чтобы травить людей до конца, чтобы делать их одинокими.

[ПХ]Ну допустим, что в Америке живут люди одино­кие, без корней. Почему для людей так важны корни?

[Х-АН]Без корней и традиций не могут быть правильны­ми отношения между людьми. Без корней не вы­живет ничто живое, будь это дерево, будь это любое существо. Более того, все живое и коренное существует в общинном порядке. Даже если ты сажаешь дерево с корнями, но отдельно, – оно не защищенное. Все, что создано в природе, создано общинами. Посмотрите в лесу: буквально корни друг друга питают, защищают. Это та система, со­зданная Всевышним.

А антисистема как раз старается обрубить все корни и сделать всех одинокими. Только тогда она может их подчинить себе. Поэтому у всего живого должны быть корни, и чем они глубже, тем сильнее. И нация может строиться, только ес­ли есть корни.

[ПХ]Ваши утверждения звучат красиво, но это не все­гда срабатывает. Многим традиционный строй не по душе. Многие как раз приезжают с того же Кавказа в Москву или в Нью-Йорк, чтобы осво­бодиться от своих корней. Они мечтают быть про­сто русскими или американцами. Такому челове­ку наплевать на свои корни, на то, что делал его прадедушка, на кого был обижен, кем был угне­тен. Он хочет начать новую жизнь, жить самосто­ятельно. И почему бы нет?

[Х-АН]Да, он будет жить. Но у него уже никогда не бу­дет близких. Он нарушил принцип ближнего. А ближний – это тот, который за тебя будет пере­живать, болеть, заступаться и так далее. В госу­дарстве люди по территориальному принципу объединяются. А в традиционном обществе объ­единение идет по принципу ближнего. То есть до седьмого отца единый код у людей, у них в крови этот код, который их объединяет, кото­рым они живут, который их вместе воспитывает. Никто не боится завтрашнего дня, что кто-то может остаться голодным, холодным. Там общинность, там максимально любви, как в Биб­лии говорится.

Что получается, когда нету общинности? Да­же если мы не будем уходить в сферу вечности – то есть говорить за рай, за ад, за спасение в сле­дующем мире, – даже если мы просто будем исходить из задачи этого мира, здесь ясно, что ты будешь одиноким, незащищенным, потому что ты полностью зависишь от государства. Зав­тра будет какой-то беспредел по отношению к тебе, и тебя не защитит государство. Сегодня может быть хорошее государство, а завтра дру­гое, само государство может с тобой несправед­ливо поступить, и тебя никто не защитит. Или если завтра будет какая-то беда с энергоресур­сами или просто развал государства, все стано­вятся незащищенными. Тогда все рухнет. Даже есть нечего будет, все толкаться будут, друг дру­га за горло хватать будут, вся дикость проявит­ся. Потому что нации нет. Есть только дегради­рованная масса.

Государство – это хороший механизм для экс­пансии, но очень слабый механизм для самоза­щиты. Посмотрите, как в Америке было. Стоило потушить на сутки свет, как там такой бардак на­чался!

[ПХ]Вы имеете в виду 1977 год, когда в Нью-Йорке были проблемы с электричеством и последовала целая волна погромов и грабежей?

[Х-АН]Да. В Нью-Йорке, Стоило только погасить свет, и миллионы горожан занялись грабежом. По всему городу разбивали витрины магазинов, ломали ок­на и двери, насиловали женщин – словом, тем­нота способствовала проявлению в людях самых зверских инстинктов. Полиция, парализованная страхом при виде огромной толпы, даже не попы­талась вмешаться. Лишь с подачей света грабежи и насилие постепенно прекратились. Подобным людям действительно не обойтись без аппарата насилия, без государства.

Эта часть моей беседы с Нухаевым состоялась за полго­да до событий 11 сентября 2001 года. Нухаев не подозре­вал, что в этот день Нью-Йорк покажет совсем другое лицо, не то, что во время погромов 1977 года. 11 сентября город проявил удивительное чувство гражданственности и силу общественных нравов. Жаль, что Нухаева там не было. По­дозреваю, что он, увидев, как отреагировал город, должен был бы изменить свои представления об Америке и вообще о способности большой христианской цивилизации под­няться до самых высот духовного мужества.

Я там был. Я видел, как в момент всеобщей беды граж­дане Нью-Йорка не струсили и не разбежались, как пред­полагал Нухаев (и сами террористы), не начали грабить и резать друг друга – наоборот, они подтянулись, сплоти­лись и мужественно справились с бедой. И никакой пани­ки. Да, люди были угрюмыми, грустными, немного ошарашенными – но все вели себя спокойно, каждый стремил­ся что-то сделать, чем-то помочь другим. Ньюйоркцы тол­пами приносили пожарным воду и еду, стояли в длинных очередях, чтобы пожертвовать кровь, собирались в парках на молебны. В тот день город проявил невиданную доселе гражданскую доблесть.