Владимир Рекшан: Самый кайф (сборник)

Тогдашние городские рок-группы если и пели собственносочиненное, то лишь в виде кокетливой добавки к «фирме». Это называлось «снять один к одному». «Лесные братья», «Садко», «Аргонавты» и «Фламинго» копировали лучше всех. Мы же репетировали свое – тяп-ляп, ржавые гвозди и горбыли, но – свое. Творили, елки-палки, наперекор Востоку и Западу. Как въедливый юноша, ночами я вслушивался не только в рок-н-роллы, но и, накупив пластинок по дешевке, в записи Вивальди, Баха, лютневой музыки, Малера и прочих, оплодотворяя рок-н-роллы гармониями великих. Впрочем, это лишь расширяло кругозор, не добавляя ничего к музыке «скиффл» – музыке подворотен, которую я сочинял. Правда, тогда мы репетировали в окультуренном подвале ЖЭКа. Выходит, это была подвальная музыка, настоящий «андерграунд».

В результате «конкурсов» и иной террористической деятельности Боб и Леша отдались безраздельно прыжкам с шестом, а их место заняли блистательные «слухачи», рыжие братаны Лемеховы из Академии художеств.

В подвале на репетицию Серегу принесли, а Володя пришел сам. Он сел за барабаны, дрянные барабаны ожили, запели на разные голоса, принесенный Серега поднялся, перекинул ремень баса через плечо и басовым глиссандо вонзился в первую четверть. У меня аж слюнки потекли. Такая получалась кайфовая ритм-секция!

Серега и Володя учились на архитектурном с Альбертом Асадуллиным, вместе музицировали до поры, но Альберт, сильный тенор, уже присматривался к профсцене. У брательников имелась солидная практика, они были выразительные рослые парни с рыжими усами. Среднийрост нашего нигилистического сборища равнялся 185сантиметрам, а это тоже имеет значение. До сих пор я считаю, что для успеха в первую очередь следует понравиться девицам в зале, а девицам в зале и не в зале отчего-то больше нравятся высокие артисты.

Тогда же велись переговоры с Михаилом Боярским. Он учился в Театральном на Моховой, неподалеку от «Мухи». Там же, на Моховой, он репетировал с «Кочевниками» в малюсеньком зальчике, одно время мы репетировали параллельно.

Помню, лето, зной, ангелы и кариатиды, шпили отражаются в воде. Берем лодку напрокат и гребем по каналу Грибоедова в ласковой тополиной июньской метели. Боярский говорит, будто намеревается собрать группу, голосами аналогичную «Битлз». У меня низкий баритон, у него – высокий баритон. Мои нигилисты не аналогичны «Битлз», а идеи Боярского нас не устраивают. И наш «Санкт-Петербург».

Названию, прическам и иным аксессуарам нигилисты тогда, да и теперь, уделяли значительную часть своей нигилистической деятельности.

– …«Санкт-Петербург», – сорвалось с языка во время праздного толковища.

Рыжие братаны и Летающий Сустав замерли, молчали долго, цокали языками, я же, вспотев от удачи, ждал.

– …«Санкт-Петербург»? – переспросил Летающий Сустав.

– Круто! – сказали рыжие братаны.

Да, мы родились в этом городе, выросли в старом центре, и город жил в нас и станет жить до последнего дня; мы плохо умели, но сочиняли сами, на родном языке, а ведь иные – многие! – доказывали:

– Рок не для русского языка! Короткая фраза англичан – в кайф, а русская – длинна, несуразна и не в кайф! Не врубаетесь, что ли?

Это оскорбляло. И мечталось, пусть не на уровне четкой формулировки, проявить себя, доказать, что приобретенные с возрастом обязанность служить в армии и право жениться должны быть дополнены необходимостью обязанности и права на крик; словно новорожденные, мы мечтали закричать по-русски:

– Мы есть!!!

Я написал композицию «Сердце камня» и посвятил ее Брайану Джонсу: «И у камня бывает сердце, и из камня можно выжать слезы. Лучше камень, впадающий в грезы, чем человек с каменным сердцем…» Ми-минор, ре-мажор, до-мажор, си-мажор по кругу плюс вторая часть – вариации круга, да страсти-мордасти низкого баритона и ритм секции. Я написал боевую композицию «Осень» и еще более боевую «Санкт-Петербург».

У меня в «допетербургские» времена имелся некоторый опыт – провал на вечере биологического факультета в ДК «Маяк». Случайный наш квартет первокурсников играл плохо, и нас освистали. Дело случилось осенью 1967 года, и теперь даже самому сложно поверить, что я выходил на сцену в том же году, когда «Битлз» выпустили своего великого «Сержанта». Чуть раньше я помогал играть на танцах в поселке Пери ансамблю, собранному из охтинских рабочих парней, – помню пыльный зальчик, помню, как перегорели уселители, помню, как дрались в зале из-за девиц и помяли заодно кого-то из оркестрантов.