А. Севастьянов - КОМПЕНДИУМ

…русские люди, вопреки мифу об их коллективизме, общинности (то и другое наблюдалось лишь в обстоятельствах крайнего стеснения свободы, или в дни противостояния иноземному гнету, или в очень уж суровых природных условиях), - на воле суть жутчайшие индивидуалисты. Пока русский человек гол, как сокол, и во всем зависим от начальства или от коллектива, он еще может шагать в ногу со всеми и исполнять приказы. И то за ним, своевольным от природы, нужен постоянный пригляд. Но как только у него появляется малейший собственный ресурс - вся дисциплина летит к чертям и он норовит все делать по-своему. Особенно эта черта проявляется на поле идейных баталий, где нам, русским, никогда не удается по-хорошему (всерьез и надолго) обо всем договориться, пока речь идет об идеях и идеалах. По этой именно причине наша партия [4]отбросила все подобные разговоры и устремила свое внимание к тому, что бесспорно и однозначно: права и интересы русского народа, которые у нас у всех общие…

Четвертая особенность - мечтательность, непрактичность русских людей, воспитанная необъятными просторами Родины. Мы всегда развивались не по интенсивному (как Европа или Азия), а по экстенсивному пути; у русского человека всегда оставалась возможность все бросить и бежать: в Запорожье, на Дон или в Сибирь, не важно куда - вместо того, чтобы преобразовывать неугодную ему жизнь на месте. Там, где бельгиец (плотность населения 500 человек на кв. км.), или китаец, или японец прилагал все силы ума и тела, чтобы выжать из блохи масло, русский уходил, куда глаза глядят (плотность населения 8 человек на кв. км.), и распахивал целину дедовскими методами. В этом одна из причин того, что русские всегда хотят всего и сразу, что они так неохотно занимаются простыми, малыми, нудными ежедневными практическими делами по самозащите и самоорганизации, предпочитая им споры о глобальном и вечном, мечтая о невозможном.

Русским весьма свойственна амбивалентная комплиментарность (обращенная на всех равно доброжелательность и отзывчивость), часто выражающаяся в рекордно высокой ассимилятивности. Мы способны ужиться и сжиться со всеми. Это не значит, увы, что все способны сжиться с нами, отчего наша история, особенно минувшего столетия, преисполнена горьким разочарованием.

История не дает серьезных, глубоких оснований русским идентифицировать себя как европейцев. Мы сильно отличаемся от большинства европейских народов своим историческим прошлым, национальным характером, отношением к миру и человеку, типом реакций, моделью поведения, шкалой ценностей и т. д. Определенная унификация, нивелировка в эпоху глобализации, конечно, неизбежна, но неизбежен и периферийный характер этого процесса, не затрагивающий ядра нации. Русским присуще свойственно стремление причислять себя к европейцам, но в этом мало как чести, так и истины.

Европейцы понимают эту суть вещей гораздо лучше нас, отторгая русских и не желая от них ничего, кроме корысти, на всем протяжении истории. Проверенный веками факт: если даже мы выступаем за Европу, она, тем не менее, никогда не выступает за нас, никогда не ценит наших жертв, не спешит нам на помощь. Мы для нее - разменная монета в лучшем случае. Как ни печально, но это касается даже славян - к примеру, поляков, спасенных нами от татар и (дважды) от немцев, но ведущих с нами войны с Х века, или болгар, за освобождение которых мы пролили моря русской крови, но которые воевали против нас и в Первую, во Вторую мировые войны.

…необходимо помнить ежесекундно: мы, русские, живем не в собственном мирном государстве, как, скажем, литовцы или армяне, а в оккупированной стране, в чуждом и зачастую враждебном к нам государстве и в состоянии необъявленной войны, развязанной против нас.

Мало того: русский народ сегодня не консолидирован, он раздроблен и денационализирован, как ни один другой народ бывшего СССР. По сути, он живет автономно от государства и только еще начинает создавать некие центры консолидации, через которые со временем он сможет выйти из состояния аморфности. Национально мыслящие русские люди сегодня представляют собой нечто вроде диаспоры в своем собственном государстве и в своем собственном народе.

…в наши дни не существует иных способов надежного и долговременного управления людскими массами, кроме страха и материального стимулирования. Мы отлично видели это на макроэкономической модели СССР. При Сталине работники боялись воровать, опаздывать, прогуливать, лениться, бракодельничать и т. д. - за все это сажали в тюрьму. Но как только из послесталинской советской общественной жизни стал исчезать фактор страха, управлявший страной с 1917 по 1953 гг., вся система «народного хозяйства» начала понемногу разваливаться и растаскиваться [5]. И никакое напряжение идеологии не в силах было этому помешать. Что заставило КПСС уже в 1960-е гг. сделать упор на материальном стимулировании - так называемая «реформа Косыгина». А это, в свою, очередь, неизбежно привело к фатальному противоречию с основополагающими идейно-политическими и хозяйственными принципами социализма (при этом социалистическая идеология потерпела сокрушительное поражение), а в дальнейшем и к распаду всей системы. Сегодня мы живем в совсем другой стране, где значение материального фактора не только полностью восстановлено, но и стало преобладающим. И обратная метаморфоза - возврат к управлению страхом в новых условиях и со в корне изменившимся народом - на мой взгляд, невозможна.