Сергей Лойко - Шок и трепет. Война в Ираке

«Пропажа чего угодно из этого музея — это громадная, громадная утрата, — сказал в интервью «Лос-Анджелес тайме» МакГвайр Гибсон, профессор археологии Междуречья в Чикагском университете. — Любая сколько-нибудь важная вещица в этой стране находилась в этом музее».

Музей, как и библиотеку, грабили не единицы профессиональных грабителей (хотя они там, скорее всего, тоже были), а толпы народа — мужчин, женщин, детей, стариков, т. е. представители широких народных масс, которые американская армия освободила от диктаторского ига режима Саддама.

«Мне стыдно, что я иракец», — пустым, бесцветным голосом говорит директор Национальной библиотеки Шукур Эль-Козай. — Мы сможем восстановить все здания, но как мы восстановим нашу историю и культуру? Что, у нас теперь история будет начинаться с 10 апреля? Я не понимаю, почему американцы ничего не сделали, чтобы предотвратить эти бесчинства толпы».

Американцы действительно сделали не так много. Символично то, что в первый же день взятия Багдада американские морпехи выставили несколько танков и бронетранспортеров с усиленной охраной у иракского Министерства нефти, так что толпа покатилась мимо — грабить то, что не охранялось. За четыре дня повального мародерства и грабежей были разграблены и сожжены почти все министерства, ведомства и партийные комитеты. Ну если парткомы действительно больше не понадобятся, то как жить без министерств? Даже в Ираке?

«Режим Саддама усиленно воспроизводил плебс, зависящий целиком и полностью от ежемесячных продпайков, выдаваемых режимом, — говорит Ашод Аганян, пятидесятипятилетний архитектор, армянин по национальности, родившийся и всю жизнь проживший в Ираке. — Дикость и ярость, с какой эти толпы грабят и жгут, может быть объяснена той подсознательной ненавистью к режиму и подспудным чувством унижения. Это своего рода месть толпы властям. Жаль, что она перекинулась на памятники культуры и истории».

На улицах по всему городу можно видеть толпы мужчин, женщин, детей — пешком, на машинах, грузовиках, автобусах, тракторах и конных упряжках. Все что-то тащат, везут, волокут и прут в прямом и переносном смысле. С высоты птичьего полета город действительно должен напоминать муравейник.

Маленький даже для своих восьми лет, щуплый мальчишка Аяд Умар катит на тележке осветительную лампу-прожектор на треноге. В городе еще нет света, и неизвестно, когда дадут, а предусмотрительный некрасовский персонаж уже тащит эту незаменимую в хозяйстве вещь домой.

— Откуда «дровишки»?

Показывает рукой: из Министерства высшего образования, вестимо.

— Почему? Зачем?

— Почему нельзя? Все берут.

— А что это?

— Не знаю. Дома пригодится.

В конце центральной улицы Эль-Саадун идет полным ходом грабеж германского посольства. Немецкий красно-черно-желтый стяг гордо реет над сценой массового выноса стульев, унитазов, картин и занавесок из особняка посольства. Таксист Хуссейн Али деловито запихивает в багажник старого «пассата» пару стульев с шелковой обивкой из гарнитура посла.

«Теперь это все наше. Немцам больше не понадобится, — говорит усатый и пузатый Хусейн. — Они теперь вряд ли вернутся. Не надо было поддерживать Саддама».

В соседнем переулке растаскивают на составные части особняк еще одного «защитника Саддама» — французского посла. На улице Эль-Рашид горит разграбленная штаб-квартира миссии ООН. Выше по улице разграблена Государственная консерватория. В центре города люди пытаются продать по 500 динаров (6 центов) оригиналы картин в золоченых рамах из охваченного пламенем Центра искусств Саддама (иракский вариант Пушкинского музея). Горят банки, продовольственные склады и склады медикаментов. Ограблены все больницы, кроме одной-двух.

На площади Эль-Вофани, где расположен Национальный театр Ирака, стоят взвод американской морской пехоты, танк и два бронетранспортера.

«Наша задача сейчас — это обеспечение нашей собственной безопасности и общей безопасности на улицах, — говорит командир отделения минометчиков 4-й дивизии морской пехоты США сержант Мэтт Уэст. — Пока эти люди не проявляют к нам враждебности и не представляют опасности для нас и окружающих, у нас нет приказа вмешиваться в их действия. Этим, возможно, будут заниматься те, кто придет нам на смену».

Мимо вооруженных до зубов американских морпехов медленно, словно крадучись, проезжает грузовик, доверху нагруженный зрительскими креслами из зала Национального театра, что в пятидесяти метрах от отряда морской пехоты. К кабине грузовика прикручен белый флаг. В кузове на ворованных креслах сидят три здоровенных бугая, статью похожих на бойцов хваленой элитной Республиканской гвардии, мистически исчезнувшей в самом начале битвы за Багдад, когда прошел слух, что американские многотонные бомбы расщепили на атомы Саддама и всю его семью. Верзилы, сливающиеся с театральными креслами, что есть силы приветливо машут руками и улыбаются во весь рот американцам. Те так же приветливо, но уже с некоторой усталостью машут в ответ. Грузовик следует дальше. Разгрузится — и опять на дело. Все понимают: надо спешить. Халява не навсегда. Американцы вот-вот опомнятся.