В Миндлин - Последний бой - он трудный самый

— Принесите наконец шинель! Или бушлат! Что есть! — снова кричал Постников. — Он же замерзает!

Механик-водитель старшина Кравченко принес из танка куртку, укрыл раненого, а дрожь его била еще сильнее.

— Может быть, спирту ему? — спросил я.

— Что вы! Какой там спирт...

Подъехал бронетранспортер с начальником штаба бригады полковником Катиркиным. И у него глаза были мокры от слез. Двое солдат-санитаров притащили побуревшие от крови носилки.

Майор Постников глянул на меня, и я понял: Темника надо оставить в покое, помочь ему нельзя... Я взял его руку, кисть была тяжелая, холодная, липкая от крови. Лицо Темника стало спокойным, веки медленно опустились, будто он закончил свою земную работу. Он не стонал.

Таким я и запомнил его, когда его, еще живого, уносили санитары.

А у выщербленной стены ровной шеренгой в горизонтальном смертном строю лежали убитые. Их уложили по рангам: на правом флаге вытянулось худенькое тело подполковника Морозова. Глаза его были открыты, белое лицо повернуто налево, словно замкомбриг равнялся на товарищей. С разных мест в эту скорбную шеренгу несли все новых и новых.

И так после каждого боя... Любая победа доставалась трудно и нам, пока еще живым. А погибшие товарищи навсегда уходили. И каждая смерть оставляла в моей душе будто черный, кровоточащий шрам, Казалось, обугливается все сердце.

* * *

27 апреля 1945 года. Под прикрытием артиллерии и минометов пехоты мне удалось развернуть боевой порядок полка почти на девяносто градусов. В сизом дыму, за разбитым парапетом Ландвер-канала высились темно-серые здания правительственных кварталов Германии. В небо торчали зубья готических башен. Из центра города сквозь сухой жар огня как будто свистел ледяной сквозняк.

Сколько рек и болот довелось нам форсировать за годы войны! Даже морские проливы. Военные приказы именовали их «водные преграды»... И вот перед нами последняя из «водных преград» Великой Отечественной — Ландвер-канал!

Полку предстоит форсировать его с боем уже второй раз: первый раз это было в восточном районе Берлина, Нейкельне.

Но теперь задача значительно труднее. Из разведданных и показаний пленных, а сейчас и по личным наблюдениям мы уже знали: тут передний край центрального оборонительного участка Берлина, участка «Зет», как обозначали сами немцы.

Знали и о том, что Гитлер присвоил этому «Зету» статут «Цитадели» — крепости. В центре ее находятся министерства, Главное управление безопасности, основной железнодорожный узел, имперская канцелярия (рейхсканцелярия) и рейхстаг.

Неудивительно, что сопротивление фашистов здесь резко возросло, и форсировать канал с ходу не удалось даже нашим пронырам-разведчикам.

Вместе с командирами из 35-й гвардейской стрелковой дивизии лежим на чердаке большого дома и через пролом изучаем впереди лежащий участок.

Вся местность перед каналом интенсивно простреливалась многоярусным огнем противника с северного берега. Били пушки, минометы, строчили «швейные машинки» — пулеметы «МГ». Появились и шестиствольные минометы. Они были установлены в Тиргартенпарке, очереди их выстрелов были отчетливо слышны. Воздух распиливало завывание мин, летящих друг за другом: «И-и-ууу! И-и-ууу! И-и-ууу! И-и-ууу! И-и-ууу! И-и-ууу!!!» Мины рвались с тяжелым грохотом: «У-ух! У-ух! У-ух! У-ух! У-ух! У-ух!» До сих пор с шестиствольными «Ванюшами» мы в берлинских уличных боях не встречались. Оружие это было грозное, вроде наших «Катюш»; минометные очереди рушили целые дома. По характеру огня было ясно, что стреляет несколько батарей «Ванюш».

Немцы не давали никому даже показаться на набережной: сразу же в это место устремляли поток огня. Особенно яростно набрасывались на наши танки, притом по танкам они били тоже из танков или самоходок.

Ландвер-канал сравнительно узок, нам приходилось форсировать куда более широкие водные преграды. Но берега канала, почти отвесные, были одеты в гранит.

— М-да-а! — произнес комдив Смолин. — Что будем делать?

Мы молчали, сами еще не зная, как форсировать этот чертов канал...

— Наш-то берег можно подорвать, — не очень уверенно сказал полковник Казаков, командир 102-го стрелкового полка.

— Наш можно. А противоположный? Хоть один твой пехотинец поднимется из воды по такой стене? А танки? Без танков пехота не пойдет.

На стене чердака подрагивал солнечный зайчик. Все следили за ним, молчали. Кусочек наивной светлой жизни... Смолин тоже поднял голову, щеки его дрогнули. Перебросил папиросу из одного угла рта в другой, сердито крякнул.