«ОС/46, так же как и ОС/42, рассматривает «корреспондентское бюро» как американо-немецкое предприятие, — писал Спиру. — Он убежден в его нерусском и особенно в его антисоветском характере».
ОС/43 служил чиновником, а в прошлом состоял в компартии. По своей осведомленности в экономических и политических вопросах он превосходил других сотрудников бюро, но его неуравновешенный, истерический характер, отсутствие журналистских способностей и тот факт, что он не был «джентльменом», приводили к трениям с ОС/42. ОС/43 считал себя «экономическим курьером» правительства и жил в постоянном страхе, что выдает государственные секреты. «Его истерия приводит к тому, — отмечал Спиру, — что сегодня он видит в бюро руку Москвы, а завтра — руку Вильгельмштрассе. И я, и ОС/42 основательно разубеждали его в этом.
О его сотрудничестве в группе знал только ОС/42».
ОС/44, по словам Спиру, был единственным членом группы, который сознательно нарушал закон, передавая документы своего министерства. В прошлом он за деньги снабжал кое-какими сведениями ОС/42 для его газеты и так стал сотрудником бюро. «В последнее время ОС/44 полностью отказался сотрудничать, — писал Спиру. — Его назначили начальником… и он боялся разоблачения своей «противозаконной деятельности». Однако убедить его все-таки удалось, так что он дает в самом деле хороший материал. Примечательно, что он приглашал ОС/29 в министерство и показывал ему секретные документы».
В конце своего описания группы Спиру делал некоторые выводы:
«1. Самим способом создания группы мы сами ) уже поставили определенные границы ее деятельности.
2. Группа, несомненно, отвечала цели расширения периферии (связей, возможностей. — О.Ц.). Через нее были получены связи, которые были за пределами наших возможностей. Ее создание было поэтому принципиально верным. Некоторые опасные моменты никогда не упускались из виду. В известных случаях именно вероятный контроль со стороны Форин Офиса служил прикрытием нашей работы».
Из сказанного Спиру очевидно, что «корреспондентское бюро» балансировало на грани законной и незаконной деятельности, и это объясняло неровное качество информации, поступавшей от него в Центр. «Лондонский редактор», если его деятельностью действительно интересовался Форин Офис или даже МИ-5, обнаруживал перед ними, вероятнее всего, только «надводную» часть всей организации, потому что столь нужные ему и другим членам группы деньги делались в ее «подводной» части. Он должен был прекрасно понимать, что без последней все, что было над поверхностью, просто бы затонуло. Все сооружение было довольно непрочным и зависело от денежных вливаний Центра и от каприза «патриотически» настроенных источников информации..
Трудно сказать, стоили те 20 процентов материалов бюро, которые оценивались Центром как представляющие «интерес и большой интерес», труда берлинских нелегалов и денежных затрат, но, как подчеркивал Ильк, лондонскую операцию следовало рассматривать только как начало большой работы. События, однако, развивались не всегда по намеченному плану. Коммунистическое прошлое иногда неожиданно настигало новоиспеченных нелегалов.
В марте 1931 года Ильк сообщил в Центр, что 2 числа по его вызову в Берлин из Лондона приехал Спиру. «Дело в том, — объяснял вызов Спиру Ильк, — что вопреки моей инструкции не выходить в работе с группой ОС/42, в частности с ОС/46, за рамки нынешней работы, только углубляя ее в связи с нашей установкой на создание нужной периферии, ГОФМАН, видимо из соображений чрезмерной личной амбиции, вышел из рамок моих директив и решился на разговор с ОС/46 в довольно открытой форме, предложив ему доставлять нам документальные материалы. Со слов ГОФМАНА, это вызвало резкий отпор со стороны ОС/46. Я в этом не без основания видел определенные симптомы, могущие привести к разоблачению ГОФМАНА. Положение ГОФМАНА оказалось куда более серьезным — опасным, чем я раньше предполагал, и об этом я узнал только в понедельник, лично от ГОФМАНА».
Ильк отнюдь не излишне драматизировал создавшуюся ситуацию. Вторая часть его письма излагает события, которые чаще происходят на киноэкране, чем в жизни:
«За 3–4 дня до отъезда из ОСТРОВА ГОФМАН был приглашен ОС/46 на вечер к нему. Было совершенно постороннее общество. Вдруг посреди вечера открываются двери, и входят муж и жена, оказавшиеся старыми хорошими знакомыми по Вене как ГОФМАНА, так и его жены. Муж — это сионист из Литвы, посещавший в Вене университет и оттуда его хорошо знавший как коммуниста. Жена — была в свое время в Вене подругой жены ГОФМАНА, в то время легально работавшей по нашей линии, причем она определенно знала о деятельности последней…
Читать дальше