Кристофер Роннау - Кровавые следы

Приехать домой с «Пурпурным сердцем» на груди было бы круто. Быть раненым в бою звучало настолько «мачо», насколько я мог вообразить. Я определённо надеялся, что это достаточно впечатлит Шарлин Вудридж. Она была очень хорошенькой девочкой примерно моего возраста и жила через пару домов от нас. Она ходила в другую школу, в школу Вильсона, так что я её почти не знал. Может быть, когда она увидит мою ленту от «Пурпурного сердца», она заметит меня или даже захочет со мной встречаться. Она была девушкой моей мечты на протяжении времени, которое казалось световыми годами.

В Стране Грёз «Пурпурное сердце» вручали мне за ранения, которые подразумевали девственно-белые бинты на голове с единственным пятном крови, размером с отпечаток большого пальца над моим левым глазом, как в кино. Другой план включал в себя ранение, требующее, чтобы рука висела на перевязи. Рука должна была быть левая, потому что я правша. К тому же не должно было быть явных увечий. Ни одна из моих ран не должна была выглядеть отталкивающей для Шарлин. Простреленное лицо и кусок челюсти, застрявший в плече, были совершенно не тем типом ранения, что я задумал.

Лейтенант из другого взвода зашёл навестить меня. Я знал его в лицо, но не по имени. Ему, по-видимому, приказали зайти ко мне, потому что мой лейтенант, Андерсон, был ранен в голову и недоступен. Так, должно быть, выглядел армейский способ выражать участие. К тому же им надо было узнать, кого из нас отправляют в Большой Мир и кого им придётся заменить.

Общение получилось односторонним. Он спросил, как у меня дела и рассказал, как поживают остальные раненые. Он сказал, что рота возвратилась на поле боя на следующий день, чтобы преследовать атаковавшую её группу, но не смогла её найти. Командование было вне себя из-за того, что мы потеряли прибор «Старлайт». Про мой брошенный пулемёт никто не вспомнил. В замаскированной стрелковой ячейке впереди и чуть левее от моей позиции, там, куда я забросил несколько гранат, нашли вьетконговского солдата с оторванной головой. Когда они нашли мёртвого ВК, Киркпатрик временно сошёл с ума и принялся пинать безголовое тело, и его пришлось оттащить. Лейтенант не упомянул, были ли обнаружены другие тела или следы крови.

Каковы шансы, что обезглавленный вьетконговец был тем самым парнем, что ранил меня в ногу? Это определённо получился бы акт идеальной справедливости. По всей вероятности, тот парень, что прострелил мне рот, успел смыться. Знал ли он, что его выстрел пронзил плоть и необратимо изменил чью-то жизнь? Вот ирония — мне предстоит всю жизнь носить на лице отметину от его пули, в виде напоминания о человеке, с которым я никогда не встречался, но запомню его на весь остаток дней.

Очень жаль, что я не мог говорить, иначе я как следует порасспросил бы лейтенанта об остальных возможных потерях ВК. Мне было любопытно, нашли ли ещё тела? Может быть, они и были, просто он про них не сказал. Может быть, их успели утащить, чтобы закопать где-то, или их сожгло напалмом. Казалось невероятным, что мы так упорно удерживали позиции и бились целый день на короткой дистанции и прихлопнули всего лишь одного. Это была бы слишком горькая пилюля.

Через несколько минут лейтенант отбыл. Он не смотрел прямо на меня большую часть визита. Большую часть времени он провёл, потирая пальцами лоб, как будто прикрывал глаза от солнечного света, или от моего тогдашнего обличия. Он, должно быть, пришёл в замешательство, увидев, сколько нас находится в изувеченном состоянии. На самом деле, он выглядел зеленоватым, и я даже как-то опасался, как бы он не блеванул на пол возле моей кровати.

Ещё приезжал Генри Фонда. Он был один, и переходил от койки к койке, разговаривая с ранеными с глазу на глаз.

— Ну, что с тобой стряслось? — спросил он с широкой тёплой улыбкой. Я сложил пальцы правой руки пистолетом и выстрелил себе в лицо, чтобы показать ему, что случилось. Он предложил мне слова утешения и ободрения. О его дочери Джейн речь не заходила. Позже, когда он ушёл, я обеспокоился, что у него могло сложиться впечатление, что я подстрелил себя сам. Просто поразительно, как я всегда умел придумывать себе поводы для переживаний, как будто не хватало настоящих проблем.

Где-то в госпитале Чёрные Львы продолжали нести потери. Через несколько дней после боя Генри Флеминг, мой единственный за всю жизнь знакомый из штата Делавэр, к счастью, не слишком близкий, скончался от ран. Его нижняя часть живота, и, по-видимому, мочевой пузырь, оказались пробиты кусками летящего на огромной скорости металла, пулями или осколками, я не знаю, чем именно.