Николай Наседкин - Тайна Достоевского

Достоевский своим писателем-гомункулом показал «лишнего человека» из низшего разряда российских образованных людей. Печорин предстал перед нами, так сказать, в совершенно новом свете и обличье, а мы не узнали его и стали уничижать – дегенерат, парадоксалист, циник!.. Интересно в связи с этим привести высказывание самого Достоевского: «В Печорине он (Тип «лишнего человека». – Н. Н. ) дошёл до неутомимой желчной злобы и до странной, в высшей степени оригинально русской противоположности двух разнородных элементов: эгоизма до самообожания и в то же время злобного самонеуважения. И всё та же жажда истины и деятельности и всё то же вечное “нечего делать”!» Рассматривая через такое стекло сущность подпольного «писателя», естественно, акцент с вопроса – почему он такой? – надо перенести на вопрос: почему он стал таким?

А теперь о том, что же действительно есть схожего у Фёдора Михайловича Достоевского с автором-героем «Записок из подполья». Это похоже на ножницы, где есть момент соприкосновения, есть общая точка у концов, но смотрят они в разные стороны. Подпольный «писатель» – антипод Достоевского. Они полярно противоположны, но имеют и часть общего. От этого общего один, Подпольный человек, устремлён, говоря языком математики, к минусу; второй, Достоевский, – к плюсу. В Подпольном человеке скопилось, сформировалось и стало сутью всё то, что, не исключено, могло быть и в самом Достоевском, не будь он гением и брось в самом начале пути поиски цели и смысла жизни.

Не вызывает сомнения, что очень много автобиографического в описании школьных лет Подпольного человека. Более подробно писатель обрисовал эти годы позднее в романе «Подросток», вводя читателя в атмосферу пансиона Тушара.

Было в Достоевском и немало чёрточек характера, роднящих его с Подпольным человеком. По воспоминаниям Анны Григорьевны, жены писателя, современников, близко знавших Достоевского, мы знаем, что он был и мнителен, и замкнут, и раздражителен…

«При всей теплоте, даже горячности сердца, – вспоминал Д. В. Григорович, который учился с Достоевским в Инженерном училище, – он ещё в училище, в нашем тесном, почти детском кружке, отличался несвойственною возрасту сосредоточенностью и скрытностью…»[11] (Заметьте – при всей теплоте , даже горячности !)

«Во мне есть много недостатков и много пороков. Я оплакиваю их, особенно некоторые, и желал бы, чтобы на совести моей было легче»[12], – признавал сам Достоевский.

Но эти недостатки, конечно же, преувеличены (вот ещё черточка, сближающая писателя с Подпольным человеком, – склонность к самонаговорам), это только штрихи. В кардинальном, по своей сути, Достоевский и его герой-«автор» были резкие антиподы.

«… несмотря на все утраты, я люблю жизнь горячо; люблю жизнь для жизни, и, серьёзно, всё чаще собираюсь начать мою жизнь. … Вот главная черта моего характера; может быть, и деятельности», – записывает в 1873 году Достоевский в альбом О. А. Козловой.

«Я никогда не мог понять мысли, что лишь одна десятая доля людей должна получать высшее развитие, а остальные девять десятых должны лишь послужить к этому материалом и средством, а сами оставаться во мраке. Я не хочу мыслить и жить иначе, как с верой, что все наши девяносто миллионов русских (или сколько их тогда народится) будут все когда-нибудь образованы, очеловечены и счастливы…» Эту мысль Достоевский неоднократно варьировал в своих записях.

«Брат! я не уныл и не упал духом. Жизнь везде жизнь, жизнь в нас самих, а не во внешнем. Подле меня будут люди, и быть человеком между людьми и оставаться им навсегда, в каких бы то ни было несчастьях, не уныть и не пасть – вот в чём жизнь, в чём задача её. Я сознал это. Эта идея вошла в плоть и кровь мою…» Такой, если можно сказать, девиз сформулировал Достоевский перед отправкой на каторгу в 1849 году и следовал ему в продолжении всей жизни. Вот что вспоминал барон А. Е. Врангель, близко знавший писателя в Семипалатинске:

«Замечательно, что, несмотря на все тяжкие испытания судьбы; каторгу, ссылку, ужасную болезнь и непрестанную материальную нужду, в душе Ф. М. неугасимо теплились самые светлые, самые широкие человеческие чувства. И эта удивительная, несмотря ни на что, незлобивость всегда особенно поражала меня в Достоевском…»[13]

Подобные цитаты из писем Достоевского и воспоминаний о нём можно приводить десятками. Да, есть у Подпольного человека и Достоевского точка соприкосновения, но от неё один всё глубже закапывался в подполье, а второй всё выше поднимался на высоту решения мировых вопросов, становясь властителем дум, защитником униженных и оскорблённых… Как различны дела их, которые, как все умные люди, нашли они себе, так и мировоззрение и миросозерцание их в общем и целом различны или противоположны.