Наталья Селиванова - Автограф. Культура ХХ века в диалогах и наблюдениях

– Вы как-то говорили, что для вас абсолютны две ценности: русский интеллигент и русская женщина. Каким вам видится состояние «прослойки» в наше время? Судя по писателям, утратившим социальный статус, оно печально.

– Стилистика бытия русского интеллигента – это самое прекрасное, что существует в диапазоне всех способов жизни. Ни экономические, ни политические пертурбации не властны изменить образ жизни интеллигенции. В то же время я не наблюдаю сильного падения интереса к литературе. Как читали четыре процента нашего населения книжки, так и читают. В 60-е и 70-е годы любителей словесности, наверное, было побольше, но, уверяю вас, ненамного.

– Не видите ли вы противоречия между ценностями, которые исповедует интеллигенция и которые стремится передать детям, и современной жизнью, сбросившей эти ценности «с корабля истории»?

– Мой сын не принял мои ценности. Последнюю книжку, которую он прочитал, по-моему, был аттестат зрелости. И с тех пор в печатные тексты не заглядывал. Надеюсь, конечно, что не зарежет кого-то в темном углу. Он – фельдшер, а вот на 26-м году жизни решил заняться бизнесом. Считаю такой ход вполне нормальным. У Салтыкова-Щедрина, например, сына из Царскосельского лицея за воровство выгнали. Сыновья Толстого не стали сколько-нибудь значительными людьми. Короче говоря, в жизни часто происходит отрицание предшествующей положительной величины.

– А русская женщина способна вызвать иронию писателя?

– Нет. В мою стилистику она не вписывается. Дело в том, что женщина требует другого взгляда, ноты, близкой к пиетету. По отношению к дамам я – чистый романтик, причем платонический, поскольку о них не пишу вообще.

– Неужели никогда сердце не екнуло, а рука не запечатлела на бумаге нечто любовное? Скажем, Хемингуэй, переживая бурный роман с женщиной, испытывал вдохновение.

– Он был легкомысленным человеком.

– Другими словами, когда мужчина пишет о любви к женщине, по-вашему, это ерунда?

– С моей точки зрения, любовь – не тема для писателя.

– Вот как! А Бальзак?

– Отечественная словесность, в отличие от западноевропейской, содержит иной алгоритм. Русская литература – всегда исследование в эстетическом значении этого слова. На Западе любовные романы за редким исключением представляют собой зеркальное отражение с некоторой долей изящества. Образно говоря, иностранцу важно описать лошадь как она есть. Русскому писателю – ее «разрезать». Да, противно, многое кажется неприятным. Но это очень «наше».

– Как вы полагаете, есть ли проблема, которая неминуемо усложняет жизнь любой женщине?

– Женщины унижают себя, возводя свое положение в тему. Я не оригинален, говоря, что мужская доля – доля человека. Но я представляю женщину в большей степени человеком, чем мужчину. Нет никакой особенной «женской» темы ни в жизни, ни в искусстве. Уверен, это надуманная проблема. Недаром Жорж Санд взяла себе мужской псевдоним. Она таким образом стремилась подчеркнуть общечеловечностъ своего предназначения.

– Мы часто сетуем на размытость критерия в любой жизненной сфере. Для вас существует понятие нормы применительно к человеку?

– Нормальным, наверное, можно назвать человека, который копает картошку. По правде сказать, писатель – это скорее всего отклонение от нормы. Просто существуют благие и неблагие аномалии. Я часто думаю о том, что человек – некая субстанция, бытующая вне природы. От природы у него адреналин, который вырабатывается в экстремальных ситуациях, и инстинкт самосохранения. Даже система продолжения рода выходит за пределы природного естества, как ни парадоксально покажется на первый взгляд. Действительно, в противоположность подавляющему большинству животного мира человек способен заниматься сексом круглый год, и притом любовное чувство чаще всего отсутствует напрочь.

– Вернемся к вашему творчеству. Помимо добывания денег, для журнала удается что-то писать?

– Я работаю аккуратно, как доменное производство, не отвлекаясь на праздники. Летом выйдет книжка «Низкий жанр» в издательстве Русанова. В нее войдут рассуждения о писателях. Скоро закончу очерк о Писареве – бездельнике и сердитом мальчике, за которого не вышла замуж любимая женщина. Он был так огорчен, что решил извалять Пушкина в грязи.

– Вы и его «прикладываете»? Знаете, когда я прочитала ваши комментарии по поводу философских взглядов Толстого, подумала: «Большевики были правы, не пуская сатирическую литературу к читателю». Ваша ирония убеждает.