Владимир Рудинский - Мифы о русской эмиграции. Литература русского зарубежья

Жил он всегда очень скромно, и на окружающую обстановку, да и свой внешний вид обращал мало внимания. Я имел возможность в этом убедиться, когда посещал его в его маленькой квартирке в Париже. Видать, все, что не относилось к умственной работе, творчеству, его научным лингвистическим открытиям – просто не попадало в поле его зрения, ничего для него не значило.

Невезение в профессиональной карьере (да и в личной жизни, – он не имел семьи), можно отчасти отнести за счет его весьма тяжелого характера. Но главными факторами несомненно были та травля и то замалчивание, которым он всю жизнь подвергался со стороны масонского фланга русской эмиграции во Франции. Так он и остался – непризнанным гением.

Близкий друг Рудинского, также многолетний сотрудник газеты «Наша страна» Е. З. Кармазин отметил, что Рудинский мало рассказывал о своей жизни, однако в книге «Страшный Париж» было описано много, явно носившего автобиографический характер [2] См. статью Е. З. Кармазина в Приложении. .

Многое было утеряно из того, что Даниил Федорович собирал всю жизнь. Вольно, или невольно, но в 1999 году, когда он находился в больнице, при ремонте его квартирки была уничтожена значительная и очень ценная часть его архива, в частности, коллекция редчайших журналов и газет, где он сотрудничал. Уникальные, почти нигде не сохранившиеся. На машинке, потом типографским способом, – Чухнова в германских лагерях, Ефимовского в Париже, Сакова в Италии, Шапкина в Аргентине, по-французски «Russie-URSS» Майера, и многое другое, всего не пересчитать. Это была его гордость и радость, вся монархическая мысль эмиграции за весь период жизни целого поколения! Слава Богу, значительная часть уцелевшего архива Даниила Федоровича была все же передана в русский отдел архива Бременского университета.

Однако, его худшие ожидания относительно своего творческого наследия и архива только подтвердились после его смерти. Завещание, в котором он распорядился, чтобы его лингвистические рукописи, содержащие открытия в области малайского языка, фотографии, а также лингвистические и другие ценные и редкие книги были переданы на хранение в научный архив Бременского университета, так и не было выполнено. Наиболее ценная часть лингвистических рукописей была вывезена в Россию, а оставшаяся часть архива находится неизвестно где. Кроме того, поскольку Даниил Федорович не имел родственников во Франции и не оставил в завещании формальных распоряжений относительно своих похорон, его останки хранились по французским законам во временной могиле пять лет, а затем были кремированы, а прах развеян, в соответствии с буквой закона, над специально отведенным участком кладбища, где за многие годы таким же образом был развеян прах многих других не имевших наследников парижан.

О многом, сказанном выше, упоминается в статьях Даниила Федоровича, вошедших в настоящий сборник. Слава Богу, трудами А. Г. Власенко и М. Г. Талалая уже вторая книга его литературоведческих статей увидит свет на родине. Первый сборник, вышедший также в издательстве «Алетейя» два года назад, дал возможность российскому читателю ознакомиться со статьями, посвященными русской классике, советской художественной литературе и публицистике, а также с лингвистическими работами Даниила Федоровича, и назван он был по заголовку одной из статей, «Вечные ценности». Нынешний сборник включает статьи Д, опубликованные в журналах и газетах русского рассеяния и посвященные литературе представителей русской эмиграции, книгам эмигрантских издательств, а также литературоведческие статьи о зарубежных писателях и, как и в первом сборнике, представлено лингвистическое наследие Даниила Федоровича Петрова.

Николай Казанцев,

август 2021 г.,

Буэнос-Айрес

Я никогда не забуду моих первых встреч с русскими эмигрантами во Франции.

Казалось, что люди смотрят сквозь меня и, упорно не видя моей сущности, ищут во мне совершенно другой образ, не имеющий ничего общего с реальностью. Подчас это доводило до отчаяния. Ведь между нами не было никакой разделяющей грани: культурно я стоял на том же уровне, мои убеждения были убеждениями многих из них, в моих жилах текла та же самая кровь, а между тем мои собеседники упрямо, с мучительной настойчивостью, старались провести какую-то незримую черту, приписать мне взгляды, для меня чудовищные и непонятные, допускать действия с моей стороны, каких я не совершил бы и под угрозой смертельной казни.