Александр Романов - Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие

В комментариях к «За миллиард лет до конца света» я уже отмечал, что именно бытовые подробности без какой либо явственной интриги опечаливали меня больше всего. Однако если там все это было лишь антуражем, склеивающим хоть какую-то простенькую интригу, то в «Хромой судьбе» это является самой по себе главной конвой.

Главы Сорокина — это уже даже не дневник, это самая настоящая исповедь, причем исповедь самих же авторов в стиле Достоевского (в некоторых абзацах совершенно невозможно отделаться от мысли, что Стругацкие пытаются немного поиграть с его стилем). И хотя сами же авторы в эпиграфе к книге настоятельно просят не проводить автобиографические параллели, эта просьба для меня равноценна просьбе — «прекратить дышать». В повести все напоминает самих авторов (в большей степени, Аркадия, чем Бориса).

«Хромая судьба» — самая нефантастическая повесть Стругацких за весь период их творчества и именно из-за этого ее стоит прочитать хотя бы один раз, особенно тем, кто только начинает свой путь в литературе и, конечно же, в первую очередь из-за пятой и седьмой главы. Это уникальный фрагмент обычной жизненной прозы Стругацких без прогрессоров и мокрецов, без нуль-Т телепортаций и летающих пиявок. Впервые за все годы своего творчества они пишут не об абстрактно вымышленном, и даже не о своем быте, как людей, а о своей профессиональной жизни, о том, что касается непосредственно их творческого процесса, правду о писательской жизни, которая стремительно и безвозвратно уходит. И правда эта весьма горькая и именно поэтому высказывается она не в диалогах, как раньше, где авторы обычно забавлялись в играх со своими героями, пытаясь столкнуть их в философских дискуссиях. Эта горькая правда высказывается единым, цельным, обобщенным естеством под именем Феликс Александрович Сорокин.

Это повесть о нелегких десятилетиях писательского труда, которые они положили на алтарь русской литературы XX века. Это раскаяние, исповедь и напутствие одновременно и встретить их вам не удастся больше ни в одной другой книге Стругацких.

Позже и сам Борис напишет о повести «Хромая судьба» так: «это книга о беспощадно надвигающейся старости, от которой нет нам ни радости, ни спасения — признание в старости, если угодно».

«Нет, серьезную работу делают не так. /…/ Предварительно надо собраться с духом, полностью отрешиться от всего суетного и прочно отрезать себе все пути к отступлению. Ты должен твердо знать, что путевка на полный срок оплачена, и деньги эти ни под каким видом не будут тебе возвращены. И никакого вдохновения! Только ежедневный рабский, механический, до изнеможения труд. Как машина. Как лошадь. Пять страниц до обеда, две страницы перед ужином. Или четыре страницы до обеда и тогда уже три страницы перед ужином. Никаких коньяков. Никакого трепа. Никаких свиданий. Никаких заседаний. Никаких телефонных звонков. Никаких скандалов и юбилеев.»

«Волны гасят ветер» впервые публикуется в журнале «Знание-сила» в 1985, в этом же году издается отдельной книгой в Израиле.

К сожалению, последняя книга о «Мире полудня» не потрясает воображение, таким образом «Обитаемому острову» так и суждено остаться для меня самой масштабной и совершенной во всех смыслах работой авторов в научно фантастическом жанре, потрясающей своей детализацией, художественными декорациями, образами и характерами героев. Сравнивать первую часть трилогии в литературно-художественном смысле со второй и тем более с третьей, увы, нельзя. «Волны гасят ветер» напоминает мне рождающие аппетит пряности и специи: они имеют невероятно изысканный запах, привлекательны на вид и на вкус, однако основного блюда при этом авторы не подают. То, что потенциально могло бы предать тончайший аромат чему-то основательному, законченному и совершенному, авторы предлагают просто засыпать в рот и прожевать, как есть. Всему виной не столько содержание, сколько в очередной раз подкачавшая форма снова и снова хладнокровно убивающая любой даже самый интересный замысел. Из-за выбранной Стругацкими структуры произведения, а именно изложения повести в виде пронумерованных рапортов, составленных по всем формам донесений, писем и страниц из дневников, ни о какой художественной атмосфере, ни декорациях, конечно же, не может быть и речи.