Александр Романов: Жуки в муравейнике. Братья Стругацкие

Таким образом, именно здесь и наступает одно из самых главных недопониманий, которые я продолжал испытывать, перечитывая произведения Стругацких. Ведь ступив на эту тропу ограниченности, поддавшись этой заманчивой идее об упрощении всего и вся не относящегося к сюжету, можно сократить роман и даже целую эпопею до размера нескольких абзацев, кратко и предельно по математически сухо, излагающих сюжет. Я отказываюсь принимать художественную литературу в такой упрощенной форме. Складывается впечатление, что если бы редакторы и цензура позволили бы выпустить Стругацким книгу, в которой не было бы текста вообще, а присутствовали бы лишь пара листов с формулами и уравнений сюжета, авторы с превеликим удовольствием выпустили бы такую повесть, да еще и гордились бы ею.

Ранее творчество авторов сложно назвать хоть сколько бы то ни было значительным (исключение, пожалуй, лишь повесть «Страна Багровых туч», которой я даю даже более высокую оценку, чем делали сами авторы), ибо при отсутствии сильной художественной составляющей писатели делают акцент либо на идеологию, либо на физико-математические изыскания, которые аспирант Пулковской обсерватории и инженер-эксплуатационник счетно-аналитических машин тридцатилетний Борис Стругацкий, по всей видимости, просто не мог не добавлять.

Листая страницы книг, я снова и снова ловлю себя на одной и той же мысли. Мне хочется разглядеть больше красок, но, сколько раз не перечитывай главы повестей Стругацких, серый, черный и белый, все равно не станут лиловыми, лазурными и сиреневыми, а товарищи не станут друзьями. Мне хочется, чтобы имена героев были более простыми хотя бы для чтения, не то, чтобы уж даже для запоминания, но вместо этого я в очередной раз вынужден читать Вандерхузе, Фарфуркис, Парнкала, Домарощинер, Вайнгартен, Брандскугель, Тристаналоффенфельд, Шуштулетидоводус и т.д. При всем уважении, простите, но это уже перебор.

Характеры главных героев подавляющего большинства книг Стругацких лишены «сюжетной активности». Они всего лишь наблюдают за разворачивающимися вокруг них событиями, изучают их, в лучшем случае делают философские умозаключения. Исключениями являются лишь герои самых первых повестей, МакСим из «Обитаемого острова», да Румата из «Трудно быть богом», но даже им Стругацкие, опять-таки по понятным сюжетным причинам, «связывают руки». Такая концепция невольно создает эффект «беззубости» героев их трансформацию в глазах читателя в обычных пассивных, ни на что не способных, статистов.

«Есть на свете такие неустроенные люди: в казармах они вечно чистят сортиры, на фронте они попадают в «котлы», все неприятности они получают первыми, все блага они получают последними. Так вот я один из таких.» («Второе нашествие марсиан»), «Не могу заставить себя. Трусоват. Тогда, в августе, я даже думать на эту тему боялся. Мне только хотелось, как страусу, зажмурить глаза, сунуть голову под подушку — и будь что будет. Разоблачайте. Драконьте. Топчите. Жалейте.» («Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» 1988 г.).

И это всего лишь несколько примеров, яркие иллюстрации тому, что я изложил выше.

Другим разочаровывающим меня аспектом в творчестве Стругацких всегда было типичное для них «застопоривание сюжета». Герои могут запереться в комнате и часами (для читателя — страницами и даже главами) сидеть и обсуждать завуалированными умными фразами бессмысленные вещи, которые не только ни на миллиметр не продвигают сюжет вперед, но даже не дают читателю узнать хоть что-то познавательное или хотя бы любопытное. В момент этого великого бессмысленного обсуждения, герои могут периодически наливать себе коньяку или водки, ходить взад-вперед по комнате, закуривать все новые и новые сигареты (лично меня герои Стругацких постоянно раздражают тем, что либо курят, либо думаю о том, чтобы закурить… будь то прошлое, будущее, Земля, Венера или другие планеты галактики), многозначительно смотреть друг на друга, читателю же, застопоренному вместе с сюжетом остается лишь мучительно ждать, когда же авторы, наконец, сжалятся над ним и дадут хоть какой-то импульс не только упражнениям по манипулированию словами и терминами, но и хоть каким-то движениям, приближающим сюжет если ни к развязке, то хотя бы какой-то кульминации. В тех произведениях, где сюжет течет более или менее стройно и логично, раздражает общая «зловонная» атмосфера («Попытка к бегству», «Трудно быть богом»), в тех, где с ней все вроде бы в порядке раздражает сам сюжет или его ход («Понедельник начинается в субботу», «Улитки на склоне» и в особенности «За миллиард лет до конца света»). В результате выделить достойное со всех сторон произведение, которое можно было-бы назвать образцовым у данных авторов и которое можно было бы, без греха против совести, рекомендовать к прочтению, задача весьма сложная.