Сергей Антонов - От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах) [журнальный вариант]

Может быть, в поисках верного тона Достоевский и вспомнил о Лебезятникове из «Преступления и наказания». И правда: не будет ли лучше, если поручить рассказ персонажу, схожему с Андреем Семенови­чем Лебезятниковым? Роль рассказчика в сюжете будет второстепенной, даже третье­степенной. Достаточно того, чтобы он, как и Лебезятников, сочувствовал нигилистам или хотя бы тяготел к их лагерю.

Он доведет идеи нигилистов до абсурда не осуждением их, а хвалой, и у читателя установится верный иронический взгляд и на идеи и на самого рассказчика. Вспомним, как смешно было слушать разглагольство­вания Лебезятникова об отмене законного брака и уговоры не мешать невесте заво­дить любовника.

Такой рассказчик будет ценен не только тем, что он говорит, но и тем, как он прого­варивается: «Я к вам, Софья Семеновна. Извините... Я так и думал, что вас застану.— обратился он вдруг к Раскольникову,— то есть я ничего не думал... в этом роде... но я именно думал...» Он фантазер, наш Лебезятников, и ради эффекта готов уснастить факты такими нечаянными подробностями, что любая трагедия превратится в фарс, а фарс в трагедию. Рассказывая, как сошед­шая с ума Мармеладова выплясывала на улице, он искренне верил, что она за не­имением бубна била в кастрюлю. Самые не­мыслимые, самые бесовские поступки по­кажутся достоверными по одному тому, что рассказывать о них будет не раздраженный обличитель, а приверженец «новых идей». А чрезмерные выпады легко списать на невинность повествователя. Нужно толь­ко не делать его радикальным бесом, не за­ставлять спорить с Добролюбовым и «за­катывать Белинского», как грозился почтен­ный Андрей Семенович. Пусть он будет «недосиженным», не лишенным обыватель­ской порядочности болтуном-либералом.

Итак, решено: нужно писать не от соб­ственного лица. Пусть рассказчик-очевидец излагает события в виде хроники.

И в феврале 1870 года в черновой тетра­ди появляется запись: «Рассказ отлично выйдет без малейшей шероховатости. Глав­ное ХРОНИКА».

4

Персонаж, исполняющий ответственную роль хроникера в «Бесах», не является, ко­нечно, копией Лебезятникова. К нему не подходят суровые эпитеты, которыми До­стоевский наградил петербургского «прогрес­систа»: «дохленький недоносок», «недоучив­шийся самодур» и другие. Но, может быть, потому, что внешность хроникера не опи­сана, хроникер этот, Антон Лаврентьевич Г-в, молодой человек «классического вос­питания и в связях с самым высшим обще­ством», представляется мне таким же, как Лебезятников,— худосочным и золотушным.

Вероятно, по склонности к пустому ли­беральничанию он и стал «конфидентом» Степана Трофимовича. Несмотря на значи­тельную разницу лет, их объединяла такая трогательная дружба, что иногда Антон Лаврентьевич не отделяет себя от своего учителя и записывает: «Мы со Степаном Трофимовичем в первое время заперлись и с испугом наблюдали издали», «с горя немножко выпили» или «мы с ним, может быть, и преувеличивали».

Хроникер ведет свое повествование после потрясений, взбудораживших город. Испу­ганный происшедшим, он поутих, стал на­зывать бывших своих приятелей «сволочью» и «мерзавцами» и каяться в безумствах ли­берализма.

Отличительная особенность Антона Лав­рентьевича — подобострастие, подчеркнутое заботой о том, чтобы оно не выглядело слишком лакейским.

Это свойство делает его не просто рупо­ром авторских намерений, а живым, харак­терным лицом и кладет своеобразный от­печаток на его повествование.

«Я не могу действовать в ущерб здраво­му смыслу и убеждению»,— заявил как-то Антон Лаврентьевич. Между тем убежде­ния его крайне смутны. Может быть, по этой причине он являет собой самое без­действующее лицо из всех персонажей. Он не действует, а суетится. В суете его не вид­но ни цели, ни смысла. С этим его свойст­вом настолько свыклись, что когда вдруг по какому-то поводу он попробовал заявить претензию, Липутин с откровенным изум­лением спросил: «Вам-то что за дело?»

При подходящей закваске из такого обы­вателя мог бы выработаться добротный бе­сенок, если бы в характере его было мень­ше самой прозаической трусости. Когда на балу стала накаляться атмосфера и благо­родный распорядитель Антон Лаврентьевич почуял, что пахнет жареным, он решил про себя: «...в самом деле, мне-то что за дело, сниму бант и уйду домой, к о г д а н а ч н е т с я». Обыватель-мещанин обожает вся­ческие отличительные банты, покуда они не опасны.