Дмитрий Герасимов - Рождение ценности. Очерк философии ценности

То, что является содержимым переживания (ценность), можно сделать содержимым мышления, только предварительно переведя его на язык мышления, т.е. сделав смыслом ! Ценность можно мыслить только как смысл (ценности), а не как саму ценность. Поэтому ценность мысли заключается не в ней самой (ибо ценность нельзя мыслить), а в том, можем ли мы переживать то, что она собой выражает, можем ли мы вообще переживать вещь, опредмеченную данной мыслью (словом) – любая вещь (в том числе чувственно не воспринимаемая) входит в состав сознания через переживание, обладая одновременно и смыслом и ценностью – только в силу их несовпадения. Будучи трансцендентными по отношению к смыслам, ценности в то же самое время имманентны переживанию. Ценности – это не «метафизические сущности», отделенные от мира вещей, или человеческой способности к переживанию, а сами вещи. Мыслить ценности, противоположные вещам, – значит нарушать «естественный» порядок мышления. Ценности – это вещи, которые ценятся . В противном случае следовало бы вести речь не о ценностях, а об идеалах или «ничто». Ценности – это не нечто, отличное от вещей, не «объекты» и даже не «качества», а сами вещи – вещи, которые ценятся (и, в отличие от объектов или значений, существуют только в акте ценения). Как раз потому, что не являются «содержимым» мышления, но составляют «содержимое» другой способности человека – переживания. Ценности не существуют отдельно (отвлеченно, абстрактно, операционально) от того, по поводу чего они существуют, подобно смыслам. Ценности ничего не описывают и не приписывают, ничего не добавляют и не убавляют (подобно смыслам), но показывают сами вещи, потому что они и есть вещи (которые переживаются, т.е. являются содержимым самой способности к оценке). Поскольку никакая вещь не может быть только смыслом или только ценностью (иначе она перестанет быть вещью и станет только «образом» вещи – предметом мышления или переживания), любая одномерная гносеологическая редукция оказывается искажением действительности (разрывом ее вещно-предметных связей). Таких искажений, или гносеологических деформаций, можно выделить всего два основных типа.

Первый тип возникает на основе неформализованного отождествления (или психологического неразличения) двух способностей, в силу объединения двух предметов (ценности и смысла) в один предмет – «идеал». Второй , напротив, возникает вследствие взаимного противопоставления ценности и смысла, т.е., по сути, такого же неформализованного или психологического их объединения в другой онтологической реальности, имя которой – абсурд . И идеал и абсурд в равной степени являются результатом смешения (или игнорирования) предметных различий ценности и смысла. Идеал – это смысл, предметно (!) направленный на переживание. Поэтому его можно было бы определить как прерванное переживание (анти-ценность), ценность, оторвавшуюся от способности к переживанию и противопоставленную ей. Абсурд, напротив, – это смысл, не осмысляемый, а «предметно» переживаемый! Поэтому абсурд можно было бы определить как разрушенный смысл (анти-смысл), смысл, выпавший из «контекста», оторвавшийся от способности к осмыслению или утративший связь с другим смыслом.

Первый тип деформаций, реализованный в идеале, представлен главным образом в античной греческой философии, в которой он был, во всяком случае, конституирующим, а следовательно, доминирующим. Второй оказался определяющим для другой традиции, сыгравшей не менее важную роль в формировании европейской культуры, как и философии, а именно – для библейской монотеистической традиции религиозного мышления (иудаизма, христианства, ислама).

Взаимная противоположность двух основных гносеологических типов деформаций <���вещно-предметных отношений> не отменяет возможных взаимопереходов между ними. Так, появление абсурда оказалось возможным в рамках античного идеализма – в тот момент, когда в нем произошел отказ от осмысления бытия в лице Сократа 21 21 Платон. Федон // Платон. Собрание сочинений. В 4-х т. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 58. . Сократ первым из греков переворачивает классическое учение о бытии и решительно полагает в основание самой способности к осмыслению (как «общему, а не частному знанию») божественное непостижимое, ничто, знание о котором не может возникнуть в результате исследования, а вырастает из одной лишь моральной (или «религиозной») потребности человека («я знаю, что ничего не знаю»). Хотя отдельные элементы отрицательной онтологии можно найти в учениях многих греческих философов (начиная с Пифагора и Гераклита) 22 22 Новейший философский словарь. Изд. 2-е, пер. и доп. Минск: Интерпрессервис, Книжный дом, 2003. , после Сократа синтез греческой философии с иудаизмом – со стороны первой – остается уже только делом времени. Не случайно, по словам Ф. Ницше, сама диалектика (первоначально – «как искусство вести беседу») именно у Сократа впервые обретает свою действительную ценностную форму – форму мести 23 23 Ницше Ф. Сумерки идолов, или как философствуют молотом // Ницше Ф. Сочинения в 2 т. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 565. . По меткому замечанию В. В. Розанова, в «Сократе греки казнили человека, который разрушал их психический строй» 24 24 Розанов В. В. Место христианства в истории // Розанов В. В. Сочинения в 2 т. Том 1. Религия и культура. М.: Правда, 1990. С. 40. .