Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)

Вот почему, как и в случае с «Крещением Руси», новая – петровская – почти «колониальная» модернизация России оборачивалась «троянским конем» для русской прирожденности, со временем начинавшей видеть в европеизации и становлении светской культуры в России едва ли не главное направление общественной реализации собственных природных сил и задатков. И чем полнее осуществлялась вестернизация, тем более просвещение начинало казаться преимущественным национальным делом. Отсюда возникает переходная (от «православного» к «христианскому») форма самосознания – так называемый просвещенный национализм , в котором, с одной стороны, в целом позитивное отношение к религии (в духе просветительского монизма) сочеталось с острым неприятием русской православной церкви (в ее эмпирическом, или «историческом» состоянии), а с другой стороны, многочисленные недостатки однобокого отечественного просвещения сглаживались надеждами на ту роль, которую в будущем природное славянство должно было сыграть в этом самом просвещении, но уже, так сказать, в общечеловеческом масштабе . Все наиболее выдающиеся русские люди «петровского призыва» – от М. В. Ломоносова до А. В. Суворова, напрямую связывали всемирно-историческую роль европейского просвещения с русским прирожденным сознанием. Тогда же (в последнюю четверть XVIII в.), в отличие от бесновавшегося на поверхности космополитического вольтерианства, в мистических кругах, близких к правительству, в среде русского религиозного масонства начинает (пока только шепотом и «прикровенно») складываться характерный русский идеализм, вдохновляемый тайной мечтой о будущей всемирно-просветительской миссии особой, ни на что не похожей русской цивилизации.

Точку в развитии денационализированной петербургской бюрократии, достигшей вершины могущества в эпоху Александра I, поставили декабрьские «путчисты» 1825 г., впервые реализовавшие нелегитимную (для установившегося строя наднациональной, просвещенной империи), мощную энергию русской прирожденности (наиболее ярко проявившуюся в ходе Отечественной войны), желавшие исправления «перекосов» отечественного просвещения (прежде всего в виде невыносимого «русского рабства» подавляющей части российского общества, оставшейся за чертой европейского просвещения) и в своей «конституции» даровавшие не только свободу вероисповеданий, но и право на национальное самоопределение всех без исключения народов России, включая русский . Но если Петр мог упразднить только монархическое устройство православной церкви (институт патриаршества), то декабристы – прямые наследники и продолжатели «дела Петра», желали упразднить уже и самого русского царя, справедливо видя в нем главное препятствие настоящей модернизации России, предполагавшей прежде всего высвобождение природных сил страны.

Именно с этого момента, по внешности и декларативно сохраняя преемственность петровского курса, внутренне политика правящей династии, до смерти напуганной собственным неожиданным порождением в виде «просвещенного национализма», разворачивается в прямо противоположную сторону – от просвещенного космополитизма, на протяжении столетия заигрывавшего с европейцами, в сторону самого многочисленного природного элемента империи и традиционной церкви (с «высочайшим благоволением» к старомосковскому православному национализму). Сохранение громадной, многонациональной Российской империи (и самодержавия) было признано главным национальным делом природных великороссов. Но так начинался обратный отсчет существования Российской империи, ибо никакого национального государства русских в действительности не существовало, точно так же как ни о каком расширении завоеваний речь уже не шла, но только – о сохранении и удержании того, что было.

«Удушливая атмосфера» эпохи Николая I проходит под знаком подчеркнуто «русского стиля» во всем – в литературе, музыке, архитектуре, образовании, воспитании, философии, религии и даже в официальной имперской политике. Пробуждается значительный интерес к отечественной истории и к русскому языку. В литературе и литературной критике торжествует «народность». В просвещенных салонах петербургско-московской публики разворачиваются баталии «западников» и «славянофилов». Православной церкви отныне дозволяется иметь свой голос и без оглядки наверх проводить катехизаторскую и прочую внутрицерковную деятельность (самое большое число канонизаций за все время). В этой атмосфере начинает постепенно выкристаллизовываться новая идеология «христианского национализма», вновь соединявшая русское природное сознание ( само бытие которого таким образом признавалось) с христианством и нашедшая законченное выражение в знаменитой формуле министра народного просвещения в правительстве Николая I графа С. С. Уварова «Православие, Самодержавие, Народность», долженствующей позиционировать национально-консервативную Россию перед лицом нарастающих в Европе революционно-демократических движений (с их лозунгом «Свобода, Равенство, Братство»).