Владимир Буров - Пятое Евангелие. Явление пятистам

Впрочем, есть еще одно место. Посмотрите вокруг себя. Нет? На руках, на коленях? Вполне возможно, что сейчас вы держите эту собачку на коленях. Ибо вы тоже режиссер. По крайней мере, помощник режиссера. Ведь вы Читатель? Даже профессор американского университета может держать собачку на коленях.

Студент мог бы ответить:

– Она у вас на коленях, Василий Павлович.

В. П. Аксенов в этот день был на телеприеме у двух знаменитых дам. Кроме утверждений о собачке, он смело заявил там, что проза Чехова слабее прозы какого-то обычного советского писателя. Дамы, кажется, были слегка ошарашены, но промолчали. Действительно, тут сразу как-то и не сосредоточишься. Вполне возможно, что Василий Павлович и прав, советская проза лучше Чехова. Если, конечно, он не имел в виду собачку. Ибо её-то мы нашли. С этим у Чехова оказалось все в порядке. Как я уже говорил: не всяко слово в строку пишется.

Если имеется в виду, что Чехов хуже, чем советская проза и по разным другим параметрам, значит сама проза это не самое лучшее, что есть в продукте, называемом ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА. Говорят, например, про Бродского, что его проза ужасна. Недавно кто-то сказал. Может быть, даже это был Василий Аксенов. Не важно. И Василий Аксенов мог бы, я думаю, под этими словами подписаться. Если уж у Чехова нет прозы, что говорить про Иосифа Бродского. За Чеховым и время, и на вид его произведения «почище». Я имею в виду, что нет повторов, которых можно бы избежать в некоторых эссе Бродского. Кажется, что можно. Например, в «Коллекционном экземпляре». Но именно, прослушав «Коллекционный экземпляр» по «Радио Свобода» в исполнении Дмитрия Волчека, я понял, что ЭССЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Я впервые почувствовал, что эссе – это не просто филькина грамота, придуманная профессорами, а реальность. Такая же реальность, как хлеб. Хлеб, который раздавал Иисус.

Василий Аксенов и многие другие рассматривают прозу, как алгоритм. Как это на вид, как это выглядит, как это читается. Полина Дашкова, например, уважает прозу, которая легко, без зацепов, читается. Это её критерий. Эту ошибку можно пояснить на примере.

Например, допустим, что армагеддон наконец-то произошел. Инопланетяне, где-нибудь далеко на Альфе Центавра, а то и еще подальше, изучают по дошедшему до них свету армагеддона, как там, на Земле когда-то ездили на машинах. Изучают, так сказать, правила уличного движения. Сразу трудно разобраться, но они пытаются. Один говорит:

– Ездили на расстоянии сорок сантиметров от бордюра.

Другой рассматривает последнюю спектрографию и возражает:

– Вот данные о том, что машина едет на расстоянии два метра от бордюра.

Первый замечает:

– Вот, смотри, один тут пять часов катается. И все время на расстоянии сорок сантиметров от края дороги.

– А вот он ушел на два метра, – говорит второй.

– А вот водитель ушел на два метра, а через пять метров, опять поехал на расстоянии сорок сантиметров от края, – говорит третий. Ведь всем интересно узнать, как это оно там было раньше на Земле. Но информации мало, света все меньше и меньше, Земля исчезает во тьме. Кто-то там, на Альфе, решает, что машины выезжали на середину дороги через каждые сто метров, а другие думают, что через двадцать пять, третьи – через каждый километр. Время идет, наука движется вперед. По отрывочным сведениям умные люди там, на Альфе Центавра, выводят алгоритмы движения.

Там: один, четыре, два, четыре. Один, пять, три, два. То есть машины отъезжали от края дороги сначала через метр, потом, через четыре метра, дальше, через два метра, опять через четыре. Другие получали данные от своих телескопов, что это были не метры, а километры. И так далее.

Каких только алгоритмов они там на Альфе Центавра не на изобретали. В конце концов, алгоритмы движения машин, существовавших когда-то давно на Земле, стали такими сложными, что их назвали ПРОЗОЙ.

И вдруг появляется ихний Чехов и ихний Бродский. Они выдают такие алгоритмы (особенно последний), что ихние ученые за голову хватаются. Они говорят: это ужасная проза. Это про Бродского. Ну, и про Чехова тоже ничего хорошего. А дело в том, что и Чехов, и Бродский выдают не новые алгоритмы движения. Они просто – ВИДЯТ ДОРОГУ.

Да, это экстрасенсы, маги. Они сами сидят за рулем земного автомобиля и едут по дороге. Едут на расстоянии сорок сантиметров от бордюра. А когда у обочины припаркована машина, объезжают ее, т.е. сдвигаются на два метра от обочины. Если надо обогнать впереди идущую машину, они опять смещаются. Может быть, это смотрится некрасиво, но не врезаться же в другую машину. Не давить же людей, переходящих дорогу там, на Альфе?