Уже через пару недель весна орудовала вовсю,
как раскрасневшаяся прачка.
На улицы выпорхнули совсем юные женщины,
вылупившиеся из школьниц за минувшую зиму.
Он тащил среди них свое одиночество, как несут
на плече длинную прогибающуюся доску.
«Алёхин — находка для теоретика литературы, пишущего о смешении или синтезе жанровых форм, — пишет И. Шайтанов. — Верлибр — если посмотреть со стороны стиха, прозаическая миниатюра — если посмотреть со стороны прозы» [106] Шайтанов И. И все-таки — двадцать первый… Поэзия в ситуации после-постмодерна // Вопросы литературы. — 2011. — № 4. — С.22.
.
На мой (не теоретика) взгляд — все же стихи.
Просто алёхинская строка длиннее и потому «тяжелее» (нагруженнее смыслами, образами, созвучиями) среднепоэтической. Поэтому и «летают» эти стихи пониже, поближе к растениям, предметам, механизмам, их фактуре и расцветке.
Как раз на уровне «полета жука».
Мария Рыбакова. Гнедич: Роман. М.: Время, 2011. — 112 с. Тираж 1500 экз.
Роман, как значится в оглавлении. Больше, разумеется, «Рукописи…» Алёхина, но не так уж намного. Чуть более ста страниц поэтического — подчеркиваю — текста формата А5.
Честно перелистал снова весь роман (поэму?), пытаясь найти «ударную», показательную цитату. Не смог. Если у Алёхина каждую строчку можно цитировать отдельно, у Рыбаковой поэтическая энергия, драматизм возникает — и нарастает — на стыках монтируемых фрагментов ровного, эпически отстраненного повествования.
Старец идёт по кромке
многошумного моря
полюфлойсбос,
где валы на песке набегают с плеском,
с пеной, грохотом — и, шипя, отползают:
он безмолвный идёт по берегу
немолчношумящей пучины.
Море не слушает человека,
а человеку кажется,
что он понимает язык,
на котором с ним разговаривает
вода.
Каждый раз, когда от неё приносили записку,
он искал слово «твоя».
Бог мышей, исполни мою просьбу —
дай ей полюбить меня!
(Ничего не отвечает бог мышей,
только тихо скребётся в углу
и шуршит обоями
по ночам.)
Развернутая, многостраничная элегия. Сумрачное зрение одноглазого поэта; античность, но со скребущимся в ней мышиным хаосом. Девятнадцатый век, классицизм — с теневой, «звериной и стальной» его стороны.
Потом они молчали: что-то звериное и стальное
держало их в объятьях,
намного более прочных,
чем прикосновенье друзей друг к другу.
«Я прочитаю тебе стихи», — говорит Батюшков,
и Гнедич кивает, хотя и в полусне,
и слова, как реки, текут куда-то,
вместо того чтобы оставаться звуком…
Поэт целует прелести Хлои,
а кто эта Хлоя — неизвестно ему самому.
Златые кудри пахнут розами,
грудь лилейна, шаги легки;
поэт томится, но не совсем по-настоящему:
пастушка вот-вот придёт на свидание,
он ждёт ее под душистой сенью деревьев,
чьи ветви становятся всё длиннее, чернее и суше,
лес обступает поэта, безумием чёрный,
и тропинок уже не найти —
а поэт всё поёт о пастушке,
о луче, что вот-вот потухнет…
(Невольно вспоминаешь «Пастушку» Ирины Ермаковой из «Колыбельной для Одиссея»: «Она поёт поёт бездумно и всевластно / И день поёт и нощь она всегда поет / И в голосе её бесчинном и прекрасном / Таится торжество и рокот донных вод…» [107] Ермакова И. Колыбельная для Одиссея: Книга стихов. М.: Журнал поэзии «Арион», 2002. — С. 53.
).
«Гнедич» — редкое в современной поэзии (прозе?) повествование о поэте. Поэты как никогда много говорят о самих себе, но поэт как герой ушел из худлита, отступил в нон-фикшн, под серые крылья ЖЗЛ, в холодную литературоведческую тень. Рыбакова написала о поэте, о его мыслях, стихах, переводах, «через призму биографии». Талантливо, убедительно, печально. Безумие Батюшкова. Гнедич, умирающий от ulcera syphilitica . Бессонница, Гомер, тугие паруса…
Пора закругляться.
С сожалением оглядываю лежащие рядом с ноутбуком книги — Карасёва, Василевского, Хоменко. Еще несколько книжек в электронном виде дожидаются своей рецензионной очереди в чреве самого ноутбука. А уже появляются книги нового, двенадцатого года.
Впору бога мышей (Аполлона Сминфея, «мышиного») просить не о любовных дарах, а о времени все это прочесть, продумать, прорецензировать.
Но — «ничего не отвечает бог мышей, / только тихо скребется в углу / и шуршит обоями / по ночам…»
«Дружба народов», 2012, № 3
Из тридцати с лишним сборников, бывших в моем распоряжении, я прежде всего отстранил книги поэтов, уже установившихся, о которых нечего было сказать нового… Затем отстранил я сборники, так сказать, поэтов-любителей, которые, не мудрствуя лукаво, сочиняют невинные стишки для удовольствия собственного и своих добрых знакомых… Наконец, отстранил я те книги стихов, в которых не нашел ни одного живого слова… После этого остались у меня на столе шестнадцать книг [108] Брюсов В. Я. Новые сборники стихов / Брюсов В. Я. Среди стихов: 1894–1924: Манифесты, статьи, рецензии. — М.: Советский писатель, 1990. — С. 332.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу