Александр Минкин - Нежная душа

Похоже, что в Китае (императорском) все было точно так же. В спектакле мы видим, что все-все китайцы маниакально повторяют чепуху и ритуально отвечают полным ответом. Особенно смешна юная кухарочка – единственная, кто знает, где сыскать соловья. В ней так укоренился этот метод, что она может рассказать что-либо только с начала до конца. Стоит ее перебить вопросом или поторопить, как она начинает все сначала. Десятки раз.

Уморительно смешно. Особенно потому, что подгоняющие кухарочку на деле замедляют ее рассказ. А ведь всех ждут палки, если к вечеру не найдут соловья.

Как соловья? А эти, в клетках? Наверное, вы не поняли. В клетках – попугаи.

То есть придворные, дворцовые соловьи. А иностранные ученые пишут о каком-то другом. Эти ученые, побывав в Китае с дружественным визитом, пишут потом книги, где восхищаются страной, садом, дворцом, императором, а в конце все как один: «…но соловей – лучше всего!»

Как же так?! Иностранцы восхищены, а император и придворные (китайцы) даже не знают чем. Сыскать! К вечеру! Иначе – палками по животу.

Соловья нет, а Время уходит.

Время движется по сцене буквально. С той же буквальностью, с какой мы употребляли в этих заметках некоторые выражения. Время – просто и аскетично одетый актер. Он иногда появляется и проходит по сцене особенной отрешенной походкой, с отрешенным лицом, постукивая драным китайским бамбуковым веером. Время ни на кого не обращает внимания. И придворные не обращают на него внимания. Стараются не обращать. Но, похоже, слышат они сухой треск бамбука, и лица их теряют придворное оживление, а сами они теряют нить разговора. Они замолкают. Становятся печальны. Похоже, их внезапно и против воли посещает некая мысль. Мысль невеселая, даже немножко страшная. Потому что Время проходит, уходит… но может и подойти, и молча протянуть чашку…

Принимая эту чашку, император вытаращит глаза, сглотнет перехватившую горло судорогу и жалко и растерянно-обреченно спросит:

– Пора?

Колдовская метафора! Ушло его время? Пришло его время? Пришло ему время?.. В этом печальном месте лучше не задерживаться.

Соловья отыщут. В отличие от всех китайцев одет он очень бедно: старенькое пальтишко на рыбьем меху, сапоги, кепка. И голос отличается. У всех милые певучие интонации, а у этого – отрывистый, хриплый, как с лесоповала. И говорит он не ритуальную китайскую чушь, а читает прекрасные стихи (Пастернак, Бродский, Ахматова…).

Эти слова не ритуал, не сотрясение воздуха, потому-то он и орет, а не воркует, хрипит, а не ласкает слух.

Господи! Думалось, ведь действительно приезжали дружественные иностранцы, восхищались Кремлем, метро, ВДНX, а потом писали в своих книжках: «… а Пастернак (условно) – лучше всего».

«Кто такой?!» – сердился император. Да откуда ж знать? Печатали-то их все больше где-то там, далеко-далеко, где кончается сад.

ИМПЕРАТОР. Сыскать! Пой!

А ему не поется.

Тем более потом появляется Соловей Механический и гораздо лучше декламирует то же самое «Свеча горела на столе, свеча горела!». Но что ты будешь делать – очень часто (не всегда ли?) домашние канарейки удобнее диких соловьев. И не капризничают – поют по первому знаку. И не хрипят.

И живут дольше.

Вульгарные толкования. Наверняка, у театра такого и в мыслях не было!

Я почти научился обходиться без намеков, но не отучился видеть намеки (даже там, где их нет). Театр не виноват. Он играл, он веселился, он показывал сказку. И я не виноват. Меня столько лет учили на сцене видеть в Нероне – генсека, а в Сенеке – русскую интеллигенцию. Пошлость аллюзий невыносима… но что было делать – другие и на это не отваживались.

Неправда, а Петрушевская? Петрушевская – это да. Ее пьесы можно прописывать некоторым зажравшимся театрам как очистительное.

Нет, ее драматургия отнюдь не идеальна, у нее есть серьезные неудачи, но она правдива. В отличие от многих своих собратьев по перу Петрушев-ская на вопросы из задачника никогда не отвечала. «Упражнений» не делала. Подгонять под ответ ей не приходилось. Но правда и то – одета была по большей части скверно, голос хриплый, выражение лица… гм… не подобострастное…

М-да. Что бы такое веселенькое под занавес рассказать? А про китайскую науку!

В спектакле есть момент, когда еще только планировали соловья найти, но что это такое – еще не знали. Необходимо стало как-то определить предмет поисков. В сказке это не проблема: «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». Для Иванушки-дурачка формулировка исчерпывающая. Но китайцы – народ ученый и дотошный. Выяснили: искомое на ветвях сидит. А кто на ветвях сидит? Русалка на ветвях сидит. Рыбонька такая. А соловей? А соловей – птичка. Значит, нерыбонька! Вот эту «нерыбоньку» и ищем. Она нам и споет.