Александр Минкин - Нежная душа

Мы не беремся никого учить. Но если человек сообщает публике свои принципы, то допускает, что их будут обсуждать.

Уходить со спектакля? Да, если не можешь преодолеть отвращение. Или заболел, или… Но «уходить принципиально» – это что-то странное. Это демонстрация высокомерия, что ли?

Если речь о художественном принципе, то лучше бы совсем не ходить. А зайти и уйти… Зачем приходил?

…Но спектакль очень красивый, актеры стараются (декорации, костюмы и музыку мы уже хвалили); публика ходить будет, и букеты будут – все будет как настоящее.

2004

P.S. Готовя тексты к печати, обнаружил изумляющее сходство двух кинорежиссерских постановок «Чайки»: Соловьева и Михалкова (Кончаловско-го) – живая вода, мертвый спектакль. И фантастически одинаковые – высокомерные и глуповатые интервью.

Золотая маска не налезла на питерского Лира

В трагедиях Шекспира есть благородные герои. Они могут ошибаться, совершать преступления, даже убийства (Гамлет убил пятерых, троих – собственноручно). Но они – не подонки, на подлость не способны, мерзость внушает им отвращение.

И на остальных персонажей мы (публика) глядим глазами благородных. Вместе с ними испытываем отвращение к подлости, предательству, мерзости.

Но если героя превратить в подонка – нам будет трудно ему сочувствовать. Люди не хотят быть на стороне негодяя. Кроме того, если благородных героев превратить в подонков, тогда на сцене останутся одни подонки.

… В Москву на «Золотую маску» знаменитый Малый драматический театр (Петербург) привез знаменитого «Короля Лира» в постановке знаменитого Додина. Множество рецензий, восторженные интервью и гордое «три года работы!» (сам факт, что над спектаклем работали три года, должен внушить публике почтение – как вдумчиво, как глубоко постигали Шекспира! как самоотверженно оставили мирскую суету ради искусства!).

… В самом начале герцог Глостер (у Шекспира – благородный, верный, жертвующий собой ради преследуемого Лира) знакомит придворных со своим взрослым сыном:

ГЛОСТЕР. Этот ублюдок появился на свет без приглашения. Мать его была шлюхой.

Это новый, очень смелый перевод. У Шекспира в реплике Глостера ни «ублюдка», ни «шлюхи» нет. [24]

Глостер говорит мерзости, а голос его – пьяная гнусавая хамоватая растяжка.

Человек называет собственного (пусть незаконного) сына ублюдком… да еще громко, да еще в присутствии этого самого сына… И ладно – если бы в ярости. Но это – спокойная беседа. Светский разговор.

У Шекспира, выходит, Глостер – благородный, а у Додина – негодяй. Зачем?

Потом на сцене появляется Эдгар – законный сын Глостера и (по Шекспиру) очень благородный, честный. Появляется и сразу, до всяких разговоров, проявляется: занюхивает жуткую дозу кокаина.

Неважно, что во времена Шекспира, и тем более во времена Лира, кокаина не было. Неважно, что поведение Эдгара в пьесе невозможно объяснить наркоманией, даже если не три, а тридцать три года углубляться в текст.

Важно другое. Наркотики – это современно, это модная тема. И очень наглядно: если персонаж наркоман – значит, он нехороший мальчик.

Тут же выясняется, что он еще и идиот. Эдгар надувает презерватив, приставляет получившийся полуметровый кабачок к ширинке и помахивает.

Для кого? Девушек на сцене нет – соблазнять некого. (Можно ли таким образом соблазнить – другой вопрос.) Друзей нет – смешить (даже таким способом) некого. Оглядываешься: а в театре только Эдгар с надутым кондомом и полный зал зрителей.

Значит – это для нас. Но ни единого смешка. Мертвая тишина, недоумение, отвращение и скука. Разве нам мало придурков? – о них ежедневно пишут газеты, их ежедневно показывает ТВ. И зачем (ради какой цели) героя превратили в наркомана и кретина?

…А потом Лир рассердился и громогласно послал верного Кента «в жопу!». (Публика не дрогнула, мертвая тишина продолжалась.)

А потом кто-то кого-то громогласно назвал «мудаком». (Мертвая тишина.)

Беда не в ругательствах и презервативах (мы привыкли). Беда в том, что это – самые запоминающиеся эпизоды. Остальное – бесцветно и бессмысленно. А это значит, Шекспир полностью уничтожен. Ибо для того, чтобы показывать со сцены похабщину, он не нужен.

Ужасны не ж… и м…, ужасно то, что они – самое интересное. Если подросток не имеет ни мастерства, ни таланта – чем ему пленить современную Бэк-ки Тэтчер? Конечно, похабщиной.

Смешно и грустно, но, похоже, почтенный До-дин погнался за модой. Он видит, как востребована тема наркотиков, видит каков рейтинг похабщины, видит успех ксюш, малаховых, лолит и, просидев три года над великой пьесой, обнаруживает, что иного пути к успеху сегодня нет.