Александр Казанцев - От ящеров до дальних звезд

В связи с этими первыми разочарованиями радиоастрономов следует вспомнить Фридриха Энгельса, который говорил в «Диалектике природы», что жизнь появится всюду, где условия будут благоприятствовать этому, а раз появившись, разовьется до разумного существа, через которое «природа познает самое себя»!

По недавним оценкам астрономов, число солнцеподобных звезд в одной только нашей Галактике определяется в несколько миллионов и близ каждой из них, вероятнее всего, может оказаться планета с условиями, близкими к земным. Оценки числа внеземных цивилизаций были различными: от 10 тысяч, по мнению академика В. Г Фесенкова, до нескольких миллионов. Член-корреспондент Академии наук, недавно скончавшийся профессор И. С. Шкловский, выпустивший совместно с видным американским планетологом Карлом Саганом в Нью-Йорке книгу «Разум Вселенной», не только называл количество населенных миров космоса, но, исходя из теории вероятностей, попытался определить даже число возможных посещений нашей Земли космическими исследователями. И маститые ученые назвали ошеломившую даже нас, фантастов, цифру 10 000 посещений! (А мы-то осмеливались говорить об одном-двух!) Правда, впоследствии профессор Шкловский перешел в лагерь пессимистов, готовый признать, что жизнь на Земле уникальна. Однако в последние годы жизни он снова допускал существование инопланетных цивилизаций в связи с открытием источников инфракрасного излучения вблизи ядра Галактики. Уместно вспомнить высказывание Ф. Энгельса о том, что «…материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же… с той же самой железной необходимостью, с какой она когда-нибудь истребит на Земле свой высший цвет — мыслящий дух, она должна будет его снова породить где-нибудь в другом месте и в другое время»1.

Каков же может быть этот высший цвет материи? Будет ли он некоей мыслящей плесенью (по академику Колмогорову), или разумным океаном (по Лему), или вселится в неких осьминогов или иных чудищ? Мне хочется вспомнить высказывания Ивана Антоновича по этому поводу.

Он говорил: разум (по Энгельсу) может развиться лишь у существа, способного трудиться, творить, созидать. Поэтому можно предположить, что такое существо должно иметь свободные от ходьбы конечности (руки?) Для выживания в условиях острой борьбы за существование преимущество ему дал бы большой обзор местности, и мы вправе представить его себе прямостоящим на оптимальном числе конечностей (на двух ногах?). Надо думать, что стереоскопические органы зрения и слуха Природа расположила бы у такого существа вблизи главного мозгового образования, разместив их в верхней части тела (голова с глазами и ушами?). Словом, на большом расстоянии такое разумное существо, по мнению Ефремова, могло бы напомнить человека, но вблизи…

Тут можно ожидать чего угодно, самого неожиданного, но не исключено, как пишет сам фантаст в той же «Туманности Андромеды», что где-то окажутся «не только братья по разуму, но и братья по телу». Что ж, мы вправе об этом мечтать! И кто знает, может быть, такая мечта не так далека от действительности и человекоподобные инопланетяне когда-нибудь встретятся (если уже не встречались в прошлом!) с людьми Земли. Хотелось бы при встрече с ними не краснеть за наше неразумное человечество!

Ефремов допускал, что звездные пришельцы могли побывать когда-то на Земле. Он с большой художественной силой выразил это в своей повести «Звездные корабли». Нахождение черепа разумного существа передано с огромной достоверностью во всех деталях, так знакомых ученому-палеонтологу. Вместе с тем повесть в этой части приобретает большое философское звучание.

Ефремов был убежденным сторонником реалистической фантастики, любое его допущение исходило из угаданного им развития уже существующего зерна знаний. Он умел предвидеть много, понимая тенденции развития науки и техники. Он уважал Жюля Верна, который впервые ввел в литературу героя-техника, строя сюжет на применении технических новшеств, более того, впервые в мировой литературе привлек в качестве полноценного героя неодушевленный предмет, знаменитый «Наутилус», технического совершенства которого не достигли даже современные субмарины.

Но и до Ефремова, и после него существовала другая ветвь фантастики (уже не научной!), делающей какое-либо произвольное, порой самое невероятное допущение — например, нос, отделившийся от лица героя и разгуливающий по проспекту в генеральском мундире («Нос» Н. В. Гоголя). Или кусочек кожи, обладающий чудесным даром исполнять желания героя, но сокращающийся при этом в размерах («Шагреневая кожа» О. Бальзака), или чудесный портрет, на котором отражались все пороки оригинала, а сам герой оставался юным и прекрасным («Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда). Во всех этих классических произведениях благодаря таланту авторов и строгому соблюдению достоверности во всем том, что вытекало из «сказочного» допущения, удавалось показать как бы через увеличительное стекло пороки героя и общества, в котором он существовал. Прибегали к фантастическим приемам и Д. Свифт в своем «Гулливере», и Г Уэллс в «Машине времени», показывая в первом случае ограниченность современного Свифту аристократического общества, бессмысленность войн, ведущихся, к примеру, из-за того, с какой стороны разбивать яйцо, вместе с тем отражая высокие человеческие чувства, проявление которых запретно из-за непреодолимой преграды между «большими» и «маленькими» (читай: между знатью и простолюдинами). Уэллс же, применив прием перемещения во времени, показал, до какого чудовищного, даже биологического, перерождения может дойти современное ему капиталистическое общество угнетателей и угнетенных, когда те, кто создает материальные ценности, превратившись в морлоков, уйдут под землю, оставив на поверхности потомков былых своих хозяев, бездельников-элоев, которых они кормят только из-за их нежного и вкусного мяса…