Владимир Михайлов - Латышский детектив в кавычках и без них

Это, разумеется, совершенно не значит, что критика в такой литературе будет состоять из одних только похвал. Это значит лишь, что произведение любого жанра будет замечено, проанализировано и оценено «на равных» со всеми прочими, и автор не будет уже априори ощущать своей ущербности, если он пишет тот же детектив — по сравнению с теми, кто пишет, допустим, на производственную или военную тему (при всей условности данной терминологии, условности, которую все мы отлично понимаем).

Может быть, именно указанное обстоятельство и привело к тому, что в латышской литературе развитие детектива шло не путем «от материала и осознания конъюнктуры к желанию заниматься литературой», но скорее противоположным: от литературы — к поиску и обнаружению материала, который удовлетворяет автора и дает ему возможность максимальной реализации заложенных в нем, авторе, возможностей или, проще, таланта.

И в самом деле: если Г. Цирулис пришел в детектив через публицистику и историко-приключенческую тематику, если А. Колберг и М. Стейга перед тем, как заняться этим жанром, успешно работали в области юмора и сатиры, если B. Кайяк зарекомендовал себя серьезным, психологически глубоким прозаиком, а И. Ластовскис вошел в детектив, уже имея опыт в поэзии, то это явление никак нельзя назвать случайным. Оно же, в свою очередь, с самого начала становления жанра гарантировало, самое малое, одно: хороший литературный уровень детективных произведений, основанный на том, что авторы, пришедшие в детектив из других областей литературы, не могли потерять и не потеряли общности со всей литературой, чувства своей принадлежности к ней — и налагаемой этим чувством и ощущением обязанности создавать прежде всего литературные произведения, в первую очередь литературные, а уже после — детективные.

Такой путь развития жанра не мог не привести, и действительно, привел к положению, когда латышский детектив смог оформиться и укрепиться, минуя период «детских болезней», период несамостоятельности и подражательности, и в семидесятых годах выступить и перед латышским, и перед всесоюзным читателем сразу же в качестве «взрослого» жанра, выступить с произведениями, герои и персонажи которых обладают характерами, психология людей — и нарушителей закона, и его защитников — достаточно сложна и достаточно глубоко исследована и проявлена, преступления серьезно мотивированы не только психологически, но и социально, и не возникают вдруг, ни с того ни с сего, «на пустом месте», а в конкретных нынешних социально-экономических обстоятельствах, не на условном, как это типично для классического детектива, а на весьма реальном жизненном фоне. Само собой разумеется, что это соблюдение условий, непременных для подлинной литературы, ни в коей мере не делает авторов и их произведения похожими друг на друга, наоборот: похожими могут быть лишь вещи, созданные по абстрактным законам, в конечном итоге вырождающиеся в набор штампов, жизнь же всегда своеобразна и неповторима.

Конечно, никто не станет утверждать, что указанные достоинства являются чем-то специфически-латышским, что, скажем, в русском советском детективе нет высокохудожественных произведений. Сразу же приходят на память имена братьев Вайнеров, Ю. Семенова, А. Адамова, можно, наверное, назвать и еще несколько имен.

Но имена эти не исчерпывают списка авторов, а их произведения — перечня произведений современного русского (прежде всего московского) детектива. Названные авторы еще не исчерпывают всего явления русского советского детектива, они — его вершины.

В случае же с латышским детективом, хотя и в нем есть, разумеется, произведения более и менее удачные, литературная полноценность характерна, я полагаю, для всей массы, всего объема этого жанра в латышской советской литературе.

Являясь литературой, т. е. обладая способностью находить, фиксировать и отражать реальные, происходящие в республике и обществе процессы, детектив, как и любая другая область литературы, дает читателю — своим, своеобразным способом — характеристику определенных аспектов жизни Советской Латвии в наши дни. Я имею в виду не какое-то своеобразие нарушений закона — специфически «латышское преступление» конечно же не существует в природе, — и не какие-то сугубо прибалтийские методы сыска и следствия, которых, надо полагать, тоже нет Я подразумеваю именно картины того фона и той среды, в которой происходит действие, доминирующие черты психологии персонажей, их отношение к жизни, мотивы их поступков.