Томас Элиот - Избранное. Том I-II. Религия, культура, литература

Нет нужды настойчиво утверждать, что конечные цели человека церковного и цели светского реформатора весьма различны. В той мере, в какой цели последнего направлены на достижение подлинной социальной справедливости, они должны входить и в цели первого. Но одна причина, почему жребий светского реформатора или революционера кажется мне более легким, такова: дело в том, что зло мира по большей части рассматривается им как нечто внешнее себе. Оно мыслится им совершенно безлично, так что нечего и менять, кроме деталей механизма, или, если зло является воплощенным, оно всегда воплощено в других людях — классе, расе, политиках, банкирах, производителях оружия и так далее, — но никогда в себе. Существуют отдельные исключения; но насколько человек видит необходимость изменения самого себя, равно как и мира, настолько он приближается к религиозной точке зрения. Однако возможность упрощать проблемы таким образом, чтобы видеть лишь определенного внешнего врага, чрезвычайно воодушевляет большинство людей, делает их взгляд сияющим, а шаг — пружинистым, что так подходит к политической униформе. Это то воодушевление, в котором христианин должен себе отказать. Оно вызвано искусственным стимулятором, имеющим отрицательные последствия. Оно рождает гордыню, индивидуальную или коллективную, а гордыня обречена нести в себе собственную погибель. Ибо только в смирении, милосердии и чистоте — и, быть может, в смирении более всего — можем мы быть готовыми получить от Бога ту благодать, без коей человеческие труды тщетны.

Недостаточно просто видеть зло, несправедливость и страдания этого мира и бросаться в действие. Мы должны знать, — а здесь только богословие может помочь нам, — почему эти вещи плохи. В противном случае мы можем исправить некоторые несправедливости ценой создания новых. Если этот мир, где я и большинство моих собратьев живем, непрестанно отдаляя себя от Бога, подвергает нас единственному великому риску окончательного и полного отчуждения от Бога после смерти, то в нем кроется неправда, и я должен пытаться помочь ее исправить. Если же существует некая глубокая безнравственность, к которой мы все причастны в силу условий жизни в обществе вообще, то она является предметом серьезнейшей заботы Церкви. Я не социолог и не экономист, и в любом случае было бы неуместным в данном контексте выводить какую бы то ни было формулу исправления мира. Дело Церкви в гораздо большей степени — говорить о том, что плохо, то есть о том, что несовместимо с христианским учением, нежели предлагать определенные схемы усовершенствования. То, что правильно, входит в область обусловленного и зависит от времени и места, уровня культуры, темперамента людей. Но Церковь может говорить о том, что всегда и везде дурно. И без этой твердой уверенности в первых принципах, повторять которые вовремя и невовремя является делом Церкви, мир будет постоянно путать истинное с целесообразным. В обществе, основанном на применении рабского труда, люди пытались доказать, ссылаясь на Библию, что рабство предустановлено Богом. Для большинства людей действительное устройство общества или то, которое желают осуществить их наиболее благородные чувства, — правильно, поэтому христианство должно применяться к нему. Однако Церковь не может быть, в каком-либо политическом смысле, ни консервативной, ни либеральной, ни революционной. Консерватизм слишком часто является сохранением вредных вещей; либерализм — ослаблением дисциплины; революция — отрицанием вечных установлений.

Возможно, главным грехом нашего времени, с точки зрения Церкви, окажется Алчность. Несомненно, есть нечто ложное в нашем отношении к деньгам. Инстинкту стяжания потворствуют в большей мере, чем творческому и духовному. Тот факт, что деньги всегда оказываются в наличии для целей приобретения больших денег, в то время как столь трудно получить их для целей обмена на товары и для нужд наиболее нуждающихся, беспокоит тех, кто не является экономистом. Я никоим образом не уверен, что поступаю правильно, увеличивая доход путем покупки акций компании, делающей незнамо что, функционирующей, возможно, за тысячу миль отсюда; в контроле над ней я не имею действенного голоса, но мне она рекомендована как надежное капиталовложение. Еще менее я уверен в том, нравственно ли мне быть заимодавцем, то есть покупать облигации и краткосрочные долговые обязательства. Я знаю, что мне грешно спекулировать; но где следует провести линию между спекуляцией и тем, что называется законным капиталовложением, никоим образом не ясно. Я кажусь мелким ростовщиком в мире, управляемом по-преимуществу крупными ростовщиками. И я знаю, что Церковь когда-то осуждала все это. И я полагаю, что современная война прежде всего обусловлена некоей безнравственностью конкуренции, всегда присутствующей во времена "мира"; и что до тех пор, пока это зло не будет излечено, никакие лиги, разоружения, коллективная безопасность, конференции, съезды, соглашения, договоры не будут достаточны, чтобы ее предотвратить.