Там же. Т. 6. С. 90.
Бродский неоднократно возвращался к этой мысли и в сборниках «Меньше единицы», «О скорби и разуме», и в разрозненных эссе, рецензиях и интервью. См., к примеру: «[Поэзия] — это дух, ищущий плоть, но находящий слова. В случае Мандельштама ими оказались слова русского языка» (Бродский И. Сочинения: [В 6 т.]. Т. 5. С. 92).
См. обсуждение этой темы во второй главе кн.: Wachtel М. The Sense of Meter. A Pragmatic Approach to the Evolution of Russian Verse. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.
Ср. с признанием Бродского, что как художник он поставил перед собой цель «постараться понять, насколько [он] может себя расчеловечить, продолжая оставаться человеческим существом» («The Acceleration of the Poet», with Peter Forbes // Poetry Review 78.1.1988. P. 4).
Можно сказать, что он сделал свою жизнь метафорой метафорического мышления. Не нужно понимать это в духе постмодернизма: речь идет о том, что силой собственного примера Бродский персонализировал и героизировал саму безличность языка. В этом он остался вполне «ветхозаветным» сыном: ср. с Исааком из его ранней поэмы «Исаак и Авраам». Поэта испытывает Иегова — Иегова языка, не имеющий ни малейшего сходства с любящим отцом. Он сотворил человека не по образу своему и подобию, но в этой пустыне произвольного миропорядка он наделил его речью.
См. стихотворение «Сретенье» (1972), а также сто анализ в кн.: Bethea D.M. Joseph Brodsky and the Creation of Exile. Princeton: Princeton University Press, 1994. P. 166–173.
Заметим, он не отрицает, что жизни его героев (Мандельштама, Ахматовой, Цветаевой, Одена и др.) могут быть источником вдохновения; последовательно впадая в противоречие, он не хочет, чтобы к нему подходили с подобной меркой (возвышенная биография как дополнение к сочинениям автора). См., к примеру, Нобелевскую лекцию, где он говорит, что «именно их [вышеупомянутых героев] жизни, сколь бы трагичны и горьки они ни были, заставляют меня часто — видимо, чаще, чем следовало бы, — сожалеть о движении времени» (Бродский И. Сочинения: [В 6 т.]. Т. 6. С. 44).
Невольно представляешь себе Бродского в роли закоренелого каламбуриста, переиначивающего библейское «плоть-ставшая-словом» как «плоть-ставшая-деревяшкой».
Ср. с известными гекзаметрами Мандельштама «Сестры — тяжесть и нежность, одинаковы ваши приметы».
Как мы знаем из других текстов, к этому его бы побудила благодарность. См., напр., заключительные строки стихотворения Бродского, написанного вдень его сорокалетия: «Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной. / Только с горем я чувствую солидарность. / Но пока мне рот не забили глиной, / Из него раздаваться будет лишь благодарность» (Бродский И. Урания. Ann Arbor: Ardis, 1987. С. 177). Позднее сам поэт перевел их следующим образом: «What should I say about life? That it's long and abhors transparence. / Broken eggs make me grieve; the omelette, though, makes me vomit. / Yet until brown clay has been crammed down my larynx, / only gratitude will be gushing from it» (Brodsky J. To Urania. N.Y.: Farrar, Straus, and Giroux, 1988. P. 3).
Первая строка: *_ _ * _ * _ *_ * _; вторая строка: _ _ * _ _ * _ _ * _ * _.
В третьей строке 6 метрических ударений, однако пятое пропущено: * _ * _ * _ * _ _ _ _* _. Таким образом, только четвертая строка имеет все шесть ударений: _ * _ * _ _ * _ * _ _ *_ * _.
Среди них назовем (1) эссе «С любовью к неодушевленному. Четыре стихотворения Томаса Гарди» (Бродский И. Сочинения: [В 6 т.]. Т. 6. С. 258–316), в основу которого легли лекции, прочитанные осенью 1994 года студентам колледжа Маунт-Холиок в рамках курса «Темы современной лирической поэзии»; (2) эссе «О скорби и разуме», посвященное Роберту Фросту (Там же. С. 182–220), которое также было написано в 1994 году; (3) речь об истоках творчества «Кошачье «Мяу»» (Там же. С. 247–257), которая была произнесена на симпозиуме, организованном Фондом за созидание и руководство в Церматте (Швейцария) в январе 1995 года. Как уже говорилось выше, стихотворение «Моей дочери» было напечатано в «Литературном приложении к газете «Тайме»» 2 декабря 1994 года.
Бродский И. Сочинения: [В 6 т.]. Т. 6. С. 266. См., по-видимому, автореферативное замечание, что «самоучек всегда больше занимает суть изучаемого предмета, нежели фактические данные» (Там же. С. 304).
Иначе говоря, Бродский должен был чувствовать несомненное родство с Гарди, который для него поэт «ошеломляющей глаз, слух и сознание строфики, беспрецедентной в смысле неповторяемости рисунка» (Бродский И. Сочинения: [В 6 т.]. Т. 6. С. 265).
Читать дальше