Лев Лосев - Как работает стихотворение Бродского

И тут существенно близким поэту представляется одна из глубинных основ джаза как искусства в целом — блюз. Кратко назову коренные особенности этого жанра афро-американской музыки: «неизменный строго выдержанный диалог между голосом и инструментом» [413], особые ритмические эффекты (особенно полиритмия), жесткая, грубовато-«неблагозвучная» манера интонирования плюс некие тончайшие скольжения между тонами мелодии, кажущиеся «грязными», «циничными» для непосвященных, т. е. специфические «блюзовые ноты», «блюзовая зона» — blue area; методика в стиле разговорной речи, «а sung speeh» (Schuller) [414], «от мягкой напевности до грубых резких выкриков» [415], с особым «тембровым оформлением» привычных мелодических оборотов. Когда читаешь такое описание блюзовой поэтики: «…в отличие bel canto <���…> — вокальное вибрато, «взрывчатые» ритмические эффекты, приемы так называемого «scat-singing», тремоло, фальцетто, стоны, рычание, нарочито хрипящие звуки…» [416]— создается ощущение, что перед нами характеристика стиля Бродского. Даже те же музыкальные термины — фальцет, тремоло, вокальное вибрато — он не раз использует в своих анализах поэтического текста [417].

Блюзовая музыкально-выразительная система, поэтика и этика оказались близкими Бродскому или органично воспринятыми им наряду с суммой влияний прежде всего литературных. Блюз несентиментален; это не только и не столько лирика, сколько социально-психологическое преодоление ламентации и при этом ирония, отстраняющая позиция. Что касается тематики, то напомню, что в блюзе царят прежде всего образы страдания, несчастливой любви, причем «мрачная тоска неизменно переплетается в нем с своеобразным «юмором висельника» и открытой чувственностью. Глубокий душевный надрыв неотделим от скептической усмешки; одиночество окрашено воспоминаниями о наслаждении; плач сливается с «абсурдным ожесточенным смехом горя, возникающим, когда нет веры, на которую можно опереться»» [418]. За всем этим — не цинизм и бесплодное отчаяние, а нечто гораздо большее. Блюз скрывает, выражая это в музыке, одиночество изгоя среди чужих, среди мелкой суеты, ничтожества жизни. И в целом «душу потерянного народа, ищущего родину <���…> Трагедия здесь такая подлинная, неприкрашенная, безжалостная… Блюзовая песня олицетворяет духовный облик целой эпохи» [419].

Хочется подчеркнуть, что поэтика Бродского представляет исследователю немало доказательств близости — или соотносимости — и с другими музыкальными стилями, жанрами: элементами музыки барокко, раннего классицизма, да и, разумеется, особенностями музыкальной речи композиторов- современников. Эти аспекты заслуживали отдельного рассмотрения [420].

Закономерность темы, избранной для данной статьи, ныне уже внятно ощутима на слух и даже нашла некое воплощение, на сцене и в записи, в музыкально-поэтических композициях. Здесь же хотелось проследить конкретные моменты сближения отдельных свойств стихотворной речи с джазовой поэтикой. В главных чертах последняя представляется близкой некоторым существенным чертам поэтики Бродского, для которого оказались кардинально важны сам дух джазового импровизационного музицирования, атмосфера раскованности, джаз как аллегория душевной свободы, независимости от штампов официоза, звуковая палитра джаза и — блюзовая тоска, философичность, юмор, прохладный скептицизм, гибкое «раскачивание» между трагедией и насмешкой, «сдержанный лиризм» [421], далекие от романтического пафоса прошлого и, на новом витке, воплощающие драмы и победы, обретения и сохранения индивидуального творческого сознания, своего голоса. В «открытой» форме джазовых импровизаций, предполагающих потенциальное продолжение, восхождение, есть сходство с бродской « идеей бесконечности, перспективы » в цепи поэтических образов, — с тем, что поэт определяет как « музыку стихотворения » [422].

За Бродским давно уже закрепилась репутация одного из крупнейших поэтов XX столетия. Ученые отмечают, что его воздействие на читателя зависит не только от глубины и диапазона затрагиваемых им тем, но и от изобретательности и мастерства в использовании формальных приемов — от поразительных метафор до изысканно развитого чувства звука и ритма. Некоторые аспекты его технической виртуозности привлекали многочисленных исследователей — взять, к примеру, большое количество статей, посвященных рифме Бродского [423]. Необычная ритмика, которая начинает преобладать в его поэзии начиная с 70-х годов и остается преобладающей в заключительные периоды, также давно отмечена учеными [424], хотя она и оказалась трудно поддающейся определениям [425]. Несколько меньше внимания уделялось строфике Бродского. Михаил Лотман [426]указал на тенденцию Бродского к тому, что он назвал «гиперстрофикой»: стихотворение состоит из секций («гиперстроф»), каждая из которых в свою очередь состоит из группы строф; а я в статье, в которой рассматривалась, как мы теперь знаем, примерно половина поэтических текстов Бродского [427], попытался каталогизировать разнообразие его строфики.