Григорий Померанц: А.Б. Зубов. «История религий». Встреча с прошлым-вечным

Я возвращаюсь к мысли, что веер культур, соседствующих друг с другом, очень широк, и даже внутри одной культуры можно найти факты, годные для подтверждения разных концепций. Это бросается в глаза в разделе о шаманизме. Раздел видимо разросся под давлением нового интересного материала и нарушает пропорции книги; но хочется поблагодарить автора за этот недостаток стройности. С интересом читаешь, что духи, которых шаманы вызывают, — не злые и не добрые; это духи стихий. Подобно стихийным человеческим характерам — могут рассердиться, отомстить, пошалить, но могут и помочь. Камлание делает их помощниками, лечит больных и радует всех собравшихся ярким праздничным зрелищем, своего рода театром одного актера.

Это, однако, не все. Несколько поколений, увлекшись камланием, не заметили еще одно важное лицо в духовной жизни «шаманистов». Я, например, впервые прочел в книге Зубова о тудинах. «У канайцев, ульчей, нганасан, а возможно, и среди иных практикующих шаманство народов существует <���…> еще одна категория лиц, касающаяся мира духов и действующая в нем. Это ясновидцы. Тудины никогда не шаманят, у них, по убеждению самих шаманистов, нет духов-помощников аями, но тудины способны предвидеть будущее, указывать источник беды или болезни, следовать умным зрением за шаманом в его духовных странствиях (и исправлять его ошибки. — Г. П.). Тудины лечат больных, по общему убеждению, лучше, чем шаманы, к ним прибегает община как к мировым судьям и посредникам в тяжбах <���…> Эти люди пользуются среди соплеменников большим почетом и огромным авторитетом. <���…> Примечательно, что, по убеждению нанайцев, тудины получают свои знания и силы исключительно от небесных духов высших сфер. Посредником между тудинами и небесными духами является их этугдэ — личный дух человека, которого знакомые с христианством нанайские старики называют „ангелом-хранителем“, сопутствующим человеку от рождения. Когда у человека есть этугдэ и особенно когда он „большой“, то есть сильный, ему, этому счастливому обладателю этугдэ, нечего бояться. Ни в тайге, ни в селении злые духи не смеют приближаться к обладателю мощного этугдэ. А если они приблизятся, этугдэ, „как собака“, бросится на них и отгонит. О любой опасности этугдэ, совсем как демон Сократа, сообщает на ухо своему обладателю…»

Автор предполагает, что «у некоторых неписьменных народов сохранилась под названием тудинов, исачила, сэвэндана <���…> категория лиц, которые когда-то являлись пророками, то есть сообщали племени волю Бога-Творца, (переданную им) через послушных Ему духов. <���…> Не случайно тудины, если не контролируют они шаманское камлание, действуют исключительно днем, шаманы же камлают только в темное время суток. Хотя тудины иногда и страдают эпилепсией, но специфической шаманской болезни они не знают, никаких посвящений не проходят, особой одежды не носят, никаких особых предметов не используют. Они как бы свободны от власти духов».

Если искать аналогий тудина в более развитых обществах, то это князь Мышкин: никаких посвящений не проходил, особой одежды не носил, никаких особых предметов не использует, а просто видит настоящее и будущее. В Петербурге князь был затравлен и доведен до безумия за несколько месяцев; а в тайге тудины живут и здравствуют. Их природная благодать никого не ставит в тупик, не требует объяснений. Это достаточно частый факт. Мышкин один на несколько сот тысяч жителей, а тудины чуть ли не в каждом селении, и все их понимают. Рядовые нанайцы обладают даром, высоко ценимым в православной аскезе: они различают духов и не называют тудинов идиотами. Между тем русское общество за сто с лишним лет так и не поняло, что такое князь Мышкин. Для одних — высший религиозный тип, прямое подобие Христу, и гибель Мышкина — отсылка к распятию. Для других — тип вовсе не религиозный: ни разу даже к исповеди не сходил и на окормление чад не рукоположен. С точки зрения Т. Касаткиной, гибель Мышкина — это крах безрелигиозного гуманизма. Мне кажется, что аналогия между Мышкиным и тудинами позволяет реконструировать образ доисторического и внеисторического праведника, носителя благодати до и вне конфессий.

Возникает в уме картина, близкая к «Сну смешного человека» (разумеется, без фантастических преувеличений этого сна), — картина некоторых бесписьменных обществ, не нуждающихся ни в каких позднейших улучшениях; они и без того гармоничны, благодаря большой частотности праведников-ясновидцев, поддерживающих общественную нравственность одним своим присутствием. К сожалению, число праведников в дальнейшем катастрофически убывает; по талмудической легенде, их остается всегда 36, ни одного больше, да и те незаметные, никем не признанные. Сравнение не в пользу письменных цивилизаций с их духовными взлетами, едва-едва уравновешивающими демонические бездны.