Григорий Померанц: А.Б. Зубов. «История религий». Встреча с прошлым-вечным

Леви-Строс писал, что веер культур в пространстве не менее широк, чем веер эпох во времени. До наших дней дожила не одна великая цивилизация, христианская, а целых четыре: рядом с Западом — мир ислама, индуистско-буддийский мир Южной Азии и конфуцианско-буддийский Дальний Восток. Еще больше разнообразие племенных культур. Заключать их в общие скобки так же немыслимо, как, допустим, Китай, Индию, Саудовскую Аравию и Францию. Среди племенных культур есть грубые и тонкие, есть народности, легко вступающие на путь модернизации — и те, кто отказываются от современности. Есть легко переходящие к монотеизму и решительно не принимающие его. Нет нигде только тех готовых форм религии, которые сложились позже, когда возросла сила зла и в противовес ей сильнее и чище стал порыв к добру. В обществе аборигенов Австралии такой порыв еще не был нужен, оно и так достаточно уравновешенно. Практическая нравственность не отделилась от записанной в книги, дети, пройдя через обряды инициации, следуют своим родителям. Только рядом с Калигулой и Нероном стал необходим Христос: «не к здоровым приходит врач, а к больным». И в Индии, по словам Кришны, Бог воплощается только тогда, когда порок достигает крайних пределов.

Из моих размышлений следует, что среди неандертальцев и кроманьонцев можно угадывать зачатки будущих форм высокой религии, но не более того, и притом неизвестно, какие именно формы складывались: в духе монотеизма, победившего в Римской империи, или в духе верований индийцев и китайцев, для которых образ Бога-Отца менее значим. Неясен и характер инициаторов религиозных сдвигов. Это, может быть, нечто совершенно своеобразное и впоследствии сходящее на нет (см. ниже).

Мне кажется, нет оснований говорить о вырождении аборигенов Австралии. Думаю по-старинке, что они остановились в развитии из-за географической изоляции (несмотря на очень глубокие представления о вечности). Изоляция повсюду приводит к застою. Я думаю также, что и аборигены Америки всего лишь отстали на несколько тысяч лет, и доколумбовы государства Центральной и Южной Америки — стадиальная аналогия некоторых архаических государств Старого Света. Стадиально они выше кроманьонцев, хотя вряд ли нравственнее.

Здесь необходимо отступление в сторону. Я не вижу прямой связи между этической религией и переходом к цивилизации. Связь есть, но очень не простая. Древние греки потеряли веру в Бога-Отца, но это не помешало им построить Парфенон и создать философию. Другое дело, что империя (эллинистическая и римская) в конце концов не обошлась без мировой религии. И в Китае сходные сдвиги произошли после Цинь Шихуанди, воплощенного демона, попиравшего раннеисторическую духовность и нравственность с яростью, достойной Иосифа Сталина. Спор между императором и галилеянином длится по сей день, и то один, то другой берет верх. Очень многие «прогрессивные» перевороты в истории связаны с убыванием Бога (с «затмением Бога», по словам Бубера) и ростом демонических сил; не у отсталых народов, а как раз у самых передовых — в известные периоды их истории, пока угроза полного нравственного развала не толкнет к покаянию.

Мировые религии приходят не непосредственно вслед племенным, а после имперского смешения племен и расшатывания племенных норм, сами же по себе племенные нормы бывают достаточно суровы. А. Зубов считает причиной упадка и застоя расшатанность брачных правил. Но у австралийцев эти правила (очень сложные и трудноисполнимые) соблюдаются неукоснительно. Можно вспомнить и такой курьезный факт: аборигены островов Фиджи запирают девушек, достигших зрелости, в клетки и поскорее выдают замуж. Это не сделало духовную жизнь богаче и глубже.

Автор подчеркивает распущенность нравов арабских племен, ссылаясь на одного поэта — Имр уль Кайса. Однако джахилийская (доисламская) поэзия богата оттенками. Была гедонистическая линия, и была традиция узритов, воспевавших сердечное чувство, сильное, как смерть (их вспоминает Гейне в стихотворении, положенном на музыку Чайковским: «Полюбив, мы умираем»). К традиции узритов примкнули поэты-суфии, а суфийская поэзия — высший взлет мусульманской мистики. Сходным путем шла мистика библейская, примыкая к «Песне песней», и индийская поэзия бхакти, традиции которой живы по сей день. Можно понять причины морального пафоса: автор восстает против современной сексуальной распущенности и отбрасывает свое негодование в прошлое. Но кроме выбора между гаремом и борделем была еще любовь Тристана и Изольды, не уложившаяся в букву брачных норм. Упор на букву — противовес хаосу страстей, и в этом смысле — относительное благо, но далеко не абсолютное! Проводником Данте по раю стала Беатриче, а не законная жена Джемма Донати.