Иоганн Гете - Винкельман и его время

Южанин хочет по временам чувствовать себя свободным, и это тоже служит на пользу его окружающим. Подобные сцены Винкельман описывает с большим удовлетворением: они облегчают ему его зависимость, питают в нем свободолюбие взирающее с неприязнью на все стеснительные узы.

Если Винкельман был очень счастлив в своем общении с местными жителями, то тем больше неприятностей и огорчений испытал он от чужестранцев. И правда, ничего нет страшнее заурядного чужестранца в Риме. Во всяком другом месте путешественник свободно может оставаться самим собой и сыскать нечто для себя подходящее; но человек, не сумевший примениться к Риму, пугало для всякого, кто проникся духом этого города.

Англичан упрекают за то, что они повсюду возят с собой свой чайник и тащат его даже на вершину Этны, но разве не у каждой нации имеется такой чайник, в котором она во всех путешествиях кипятит свои травы, собранные дома?

Таких все меряющих своею меркой и не замечающих окружающего, торопливых, наглых чужестранцев не раз проклинает Винкельман, дает себе слово никогда не руководить их прогулками по Риму и все же в конце концов позволяет уговорить себя. Он и сам подшучивает над своей склонностью наставлять, убеждать и разъяснять, хотя и тут он извлек немало доброго из знакомства с людьми, значительными по своим заслугам или положению. Назовем, к примеру, князя Дессауского, наследных принцев Мекленбург-Стрелицкого и Брауншвейгского, а также барона фон Ридезеля, человека, прекрасно понимавшего искусство и античный мир и в этом смысле вполне достойного дружбы с Винкельманом.

У Винкельмана мы встречаем неослабевающую потребность в уважении и внимании, но достигнуть этого он стремится лишь за что-то реальное. Реальность нужна ему во всем: в объектах, методах, в истолковании; потому-то он и питает такую вражду к французскому внешнему лоску.

В Риме, где ему представился случай общаться с чужестранцами всех наций, он ловко и энергично приобретал полезные связи. Почести, которыми его окружали ученые общества и академии, были ему приятны, он даже добивался их.

И все-таки наибольшую радость ему доставляло в трудах приобретенное им свидетельство его заслуг; я имею в виду его «Историю искусств». Она была тотчас же переведена на французский язык и снискала ему широкую известность.

Подобное произведение получает наиболее полное признание в момент, когда оно вышло в свет; все приведенное им в движение живо воспринимается, все новое находит отклик; люди поражены, как далеко они, благодаря ему, продвинулись вперед. И напротив, более холодное потомство брезгливо дегустирует творение своих наставников и учителей и предъявляет требования, которые им и в голову не пришли бы, если бы те, с кого они теперь требуют еще большего, в свое время не совершили столь многого.

Так, Винкельман стал известен всем культурным народам Европы в час, когда ему в Риме уже оказали достаточно доверия и он был удостоен немаловажного поста Президента древностей.

Несмотря на это всеми признанное и им самим неоднократно прославлявшееся благоденствие, Винкельмана постоянно терзало беспокойство; глубоко заложенное в его характере, оно принимало самые различные образы.

Вначале он с трудом перебивался; но и позднее, живя милостью двора и благодеяниями некоторых доброжелателей, ограничивал каждую малейшую свою потребность, чтобы не сделаться зависимым или, вернее, еще более зависимым. Но в то же время он неустанно трудился, добывая себе средства к существованию как для настоящего, так и для будущего, пока, наконец, прибыльное издание его работы о гравюрах не окрылило его наилучшими надеждами.

И все же это неопределенное положение приучило его, в поисках пропитания, бросаться то в одну, то в другую сторону, обосновываться с весьма малой для себя выгодой в Ватикане, в доме кардинала и т. п., а как только ему открывались другие возможности, мужественно оставлять этот пост, чтобы тут же вновь пуститься на поиски другой службы, прислушиваясь к самым различным предложениям.

Вдобавок тот, кто живет в Риме, одержим любовью к странствиям во все концы света. Себя он видит в центре древнего мира, а вокруг себя интереснейшие для искателя древностей земли: Великую Грецию и Сицилию, Далмацию, Пелопоннес, Ионию и Египет, и все это манит к себе жителя Рима и время от времени возбуждает в том, кто, подобно Винкельману, рожден со страстью к созерцанию, непреодолимое влечение, которое возрастает еще и благодаря множеству чужестранцев, намеревающихся проездом, во время своих путешествий, то разумных, то бессмысленных, посетить эти страны. Возвращаясь в Рим, они не устают рассказывать о чудесах далеких краев.