Марк Твен - Еще о литературных грехах Фенимора Купера

Заметьте, как фраза «В пути один из индейцев убил олененка и донес его до места привала» высоко держит голову и твердо движется к цели, печатая шаг, точно гренадер, тогда как фраза «Невзирая на быстроту их передвижения, один из индейцев улучил удобный случай, чтобы сбить стрелой притомившегося олененка, и терпеливо нес на плечах наиболее лакомые фрагменты своей жертвы до самого места привала» с кокетливым самодовольством мартышки под зонтиком семенит мелкими шажками, мало подходящими для переноски сырого мяса.

Прошу вас вспомнить, что манера автора излагать события называется «стилем» и что стиль автора составляет существеннейшую часть его экипировки. Стилю некоторых авторов свойствен-

но разнообразие, но стиль Купера отличается полнейшим его отсутствием. Стиль Купера неизменно величав, возвышен и благороден. Стиль писателя можно уподобить армии, автора— полководцу, а книгу — военной кампании. Некоторые авторы соизмеряют мощь атаки с силой или слабостью, с важностью или незначительностью того, на что эта атака направлена, но Купер — никогда, Куперу безразлично, ведется ли атака против стотысячного войска или против одной коровы, — он равно обрушивает на них всю свою мощь. Он неудержимо устремляется вперед со всеми своими батальонами за спиной, с кавалерией в авангарде, с артиллерией на флангах, с пехотой, сосредоточенной в центре, под грохот сорока оркестров, под тысячами вьющихся по ветру знамен, и будь то стотысячная армия или корова, но в конце боя вы увидите, как он возвращается торжественным маршем, терпеливо неся на плечах наиболее лакомые фрагменты своей жертвы до самого места привала. Стиль Купера величав, грозен, прекрасен, но он — священная собственность Купера, он принадлежит ему одному, и никакой студент Аризонского ветеринарного училища да не дерзнет тайком его прикарманить.

В одной из глав Купер обливает некоего Гамута презрением за недостаточную требовательность в выборе слов. Однако сам Купер, как уже упоминалось в нашей первой лекции, отнюдь не чужд этого недостатка. Если бы индеец «сбил» олененка кирпичом, или дубинкой, или собственным кулаком, никто не мог бы придраться к слову, которое употребил автор. К тому, что он сбивает его стрелой, тоже особенно придираться не стоит, но тем не менее звучит это нарочито, и было бы, пожалуй, лучше предпочесть что-нибудь попроще и сказать, что он убил его

стрелой.

Слово «фрагменты», может быть, и подходит для обозначения частей разделанной оленьей туши, но все-таки звучит оно как-то не совсем верно, а звучание тоже кое-что значит — вернее сказать, звучание значит очень много. Как раз звучание определяет различие между хорошей музыкой и скверной музыкой, и оно же подчас отличает хорошую прозу от посредственной. «Фрагменты» звучат вполне верно, когда мы говорим об осколках чего-то бьющегося и разбившегося; уместны они и когда речь идет об обрезках, предназначенных для кошки, но, если мы используем это слово для описания внушительных частей и кусков вроде передних и задних ног олененка, оно режет взыскательный слух.

«И теперь без всякой помощи поварской науки он вместе со своими товарищами немедля приступил к насыщению этой удобоваримой пищей».

Все это — просто статистика, просто холодная бесцветная статистика, но, как вы видите, Купер сделал из нее цветную литографию. Или же, употребляя другую метафору, он облек скромную статистику в пышные драгоценные одежды, тогда как хороший вкус и соображения экономии равно подсказывают, что ему следовало бы приберечь все это великолепие для монарха, а скромную статистику одеть в грубое сукно, Купер потратил тут двадцать слов на сообщение, которое не стоило и восьми. Мы обойдемся со статистикой, как она того заслуживает, и ограничимся следующим: «Он и его товарищи ели мясо сырым».

«Удобоваримая пища» — звучное выражение, но здесь оно неуместно, потому что мы не знаем этих индейцев и не питаем к ним ни малейших чувств, а потому нам совершенно не интересно, получат они несварение желудка или нет. Подробности, которые не способствуют развитию сюжета, лучше опускать.

«Один лишь Магуа сидел в стороне, не принимая участия в отвратительной трапезе» — это сообщение мы понимаем, но вся заслуга тут принадлежит нам, а не Куперу. Купер туманен. Он не говорит, кому их трапеза внушает отвращение. Разумеется, самому Куперу, но во фразе нет никаких указаний на то, что испытывает его не Магуа. А Магуа — индеец и любит есть мясо сырым.

Читать дальше