Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

К этому времени в институте началась подготовка к Первой научно-технической конференции студентов, и я с ходу оказался ее участником. Должен сказать, что эта работа, несоразмерно своему результату и научно-техническому значению, оказала большое влияние на мою судьбу. Пока же были опубликованы тезисы доклада – моя первая печатная работа, сделан доклад – мой первый доклад на конференциях. Далее я был рекомендован с этой темой на Первую городскую студенческую конференцию, сделал доклад и там, получил благодарность в приказе Министра высшего образования. Не могу не сказать, что весь иллюстративный материал для моих докладов подготовила Валя Панченко, студентка, двумя годами младше моего курса, которая была для меня в течение последних лет обучения главной девушкой всего института.

Четвертый курс для нас, теперь уже старшекурсников, ознаменовался переселением в менее населенную комнату, всего на четыре человека – да, тогда это было “всего”. Наша четверка сформировалась из нас троих – Марка, Миши и меня, четвертым же стал Руня Гельфанд. Руня шел на курс впереди нас, мы с ним подружились, еще проживая в большой “ крысиной” комнате. Очень скоро нам подселили пятого, Леню Чернявского. Леня сразу стал нашим близким другом, больше того,членом нашего семейства. Да, я не оговорился, именно семейства.

Бюджет каждого из нас состоял из стипендии, хлебных и продуктовых карточек, денег, которые нам присылали родители или родственники, и ежемесячных продуктовых посылок от них же. За исключением карточек, все остальное различалось. Стипендии были простые и повышенные, чем старше курс, тем стипендия больше. Родители наши имели разные материальные возможности и, соответственно, денежные переводы были разными. Например, моя мама первые два года моего пребывания в Ленинграде, когда Инна еще тоже была студенткой, не имела никакой возможности посылать мне какие либо деньги. Эту нагрузку взяли на себя тетя Маня, моя родная тетка, и ее муж – дядя Гриша. Причем, как рассказывала мама, главным инициатором переводов был Гриша.

Идем дальше. Посылки тоже были разными. Их содержание определялось, прежде всего, местом проживания родителей и их вкусами. Родители Миши еще долгое время после окончания войны жили в Самарканде, и они посылали орехи и сухофрукты. Родители Марка жили в городе Казатин на Украине, которая в то время получала значительную американскую помощь, посылали самые различные консервы, в основном мясные завтраки. Леня получал с Украины большие банки свиной тушенки. Рунины родители тоже жили на Украине, и Руня ежемесячно был владельцем восьми килограммов розового украинского сала.

Мои посылки из Ростова содержали донские рыбцы, лучшей закуски я никогда не пробовал, и мамины пироги. Как обычно поступали в то голодное время в студенческих общежитиях при получении продуктовых посылок? При нормальных отношениях между сожителями хозяин не “отпадал” от своей посылки до полного (и еще немного) насыщения, а затем великодушно (или не очень) угощал своих товарищей. У нас повелось иначе: посылка сразу же поступала в общее владение. Покажу это на примере Руниного сала. Абсолютно не трудно представить себе, с какой жадностью мы на него набрасывались. Так продолжалось день-два: все ходили сонные, но довольные. Затем наступало насыщение: мы хотели, но не могли. Но с этим смириться было невозможно – мы помнили, какие мы были голодные еще совсем недавно. Сало поджаривали, отваривали, клали в любую пищу – и так продолжалось до его полного уничтожения.

В студенческую столовую мы ходили обедать. За мясные или рыбные блюда у нас вырезали соответствующие талоны из продуктовых карточек, но были блюда, которые продавали без талонов – вот на них мы и делали упор, брали сразу по несколько порций. Но раз, а иногда два раза в месяц мы разрешали себе расслабиться – ездили обедать в город в ресторан “Московский” или, это было чаще, в Пельменную №8, что находилась на Суворовском проспекте, недалеко от Староневского. В то время и в ресторанах кормили по карточкам, но вырезали настолько много талонов, что на один обед уходило чуть ли не десятидневное их количество (мы брали обычно не менее двух первых блюд и не менее трех вторых).

Мы не были трезвенниками, и поэтому без выпивки дело не обходилось. Рассчитывался, как правило, кто-то один, но остальные не считали себя должниками. Никаких денежных расчетов между нами не было, и вот это являлось, пожалуй, главным внешним показателем наших взаимоотношений. Да, кошельки были у нас разные, но фактически деньги были общие. И за все годы, что мы прожили такой коммуной, по этому поводу не было ни одного эксцесса, ни одного недоразумения. Конечно, очень важным было то обстоятельство, что деньги мы тратили только на еду и на редкие развлечения. Одежду, тогда очень дорогую, мы практически не покупали. Это делали, если делали, наши родители, когда мы приезжали на каникулы. Я, например, не имел пальто и все время, почти четыре ленинградских года – осенью, зимой, весной – проходил в офицерском кителе, который мне подарил Толя Дохман, муж моей двоюродной сестры Фани. Однако согласитесь, что такая коммуна далеко не заурядное явление.