Юрий Штеренберг - Истории, связанные одной жизнью

И я решил сделать попытку. Для меня вариантов выбора института не существовало – только Московский Авиационный, МАИ. Однако родственники меня сразу же поставили на место – в МАИ, как и в другие привилегированные вузы Москвы, евреев теперь не принимают. Да, это было одно из первых проявлений послевоенного государственного антисемитизма. Разговор этот происходил в присутствии дяди Саши, и он неожиданно сказал: “А все же мы попытаемся”. И он попытался.

Саша занимал достаточно высокую должность Главного инженера союзного треста Севзапэлектромонтаж, был Председателем Всесоюзного научного и технического общества электриков ВНИТОЭ. Он был вхож в кабинеты высокого начальства, в том числе в кабинет министра Авиационной промышленности. И на моем заявлении с просьбой о переводе меня в МАИ появилась резолюция “Не возражаю”. Правда, я не помню, была ли подпись министра Шахурина или его заместителя, но документ был очень внушительным. (Я запомнил эту фамилию потому, что Саша говорил, что если потребуется, он пойдет к Шахурину, а также потому, что Шахурин впоследствии подвергся сталинским репрессиям.) Вечером того дня, когда он получил резолюцию, дядя Саша выехал в Ленинград, а на следующий день с утра я отправился в МАИ. “В МАИ я Вас не приму, но если хотите, Вы сможете продолжить учебу в МАТИ (Московский Авиационный Технологический институт)”, – заявил мне директор МАИ, фамилию его я забыл, но помню, что он был академиком.

Адрес Ленинградского института авиационного приборостроения – так назывался институт, в который влился основной состав студентов и преподавателей Ташкентского авиационного института, я знал, но с ленинградского Московского вокзала я поехал не в институт, а к дяде Саше. Он не очень сильно удивился моему появлению, и мне было предложено до устройства в общежитии пожить у них. Раиса Федоровна была тогда еще совсем молодой, в сентябре ей только исполнилось тридцать девять лет, красивой русской женщиной. Не думаю, что она очень мне обрадовалась, но внешне все было нормально. Наверно, на следующий же день я уже был в ЛИАПе.

Институт размещался на тогдашней окраине города в здании бывшей Чесменской богадельни, построенной Екатериной Второй (почему-то нынешние историки ГУАПа – так теперь называется ЛИАП – называют это здание Чесменским дворцом). Добраться до него на трамвае можно было как минимум с одной пересадкой. Последний участок пути надо было делать на трамвае, движущемся по одноколейке до Средней Рогатки, где находился Мясокомбинат. По обеим сторонам этого пути стояли нежилые полуразрушенные и недостроенные из-за войны здания.

Конструкция Чесменской богадельни достаточно оригинальна – трехлучевая звезда с куполом посередине. Общежитие – четырехэтажное здание – находилось рядом с институтом. Несмотря на то, что я не очень торопился в Ленинград – прибыл я только в середине октября – основной эшелон со студентами находился еще в пути. Состояние зданий института и общежития было ужасным: без окон и дверей, внутри полный хаос. Несколько студентов, приехавших, как и я, своим ходом, забивали окна общежития фанерой. Но основные работы должны были развернуться уже после прибытия эшелона. Моих друзей пока не было, большого желания засучить рукава и включиться в работу у меня не появилось, а поэтому я развернулся и поехал назад, к Либерманам.

Что-то я заскучал. Помимо полуголодного существования мне предстояло еще жить в, мягко говоря, малокомфортных условиях. Кроме того, во мне продолжал жить и действовать вирус, впервые проявивший себя в Ростове. Это – желание каких-то изменений. Я начал думать и надумал. Поступить в Военно-морское училище. Конкретно – в Военно-морское инженерное училище имени Дзержинского. Как видите, детские мечты и романтика меня еще не покинули. Училище помещалось в Адмиралтействе, и там мне сказали, что разрешение на перевод из другого института может дать только начальник училища. Как ни странно, но я к нему попал без особого труда. Им оказался не то контр-, не то вице-адмирал Крупский, племянник Надежды Константиновны. Он был внимательным и заявил, что возьмет меня в училище, но только на первый курс. Однако терять два года мне не захотелось. И тут опять возник дядя Саша: “Если ты такой дурак, что хочешь стать военным, то я могу помочь тебе совершить эту глупость. Мой хороший товарищ Миньович, профессор математики, работает в ВИТУ, и я думаю, что он сможет договориться со своим начальством”.