Р. В. Иванов-Разумник - М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество

Раз уж зашла речь о французских писателях, то кстати будет упомянуть про анонимную статью Салтыкова «Драматургипаразиты во Франции» (1863 г., No I — 2). В статье этой, впрочем, пишется «Франция», а читается «Россия», так как лишь таким путем Салтыков мог избегнуть цензурных рифов. Он описывает здесь гонения, которые испытывает человеческая мысль в борьбе за свободу, и те фазисы, через которые проходит эта борьба. Начать с того, что мысль встречается «с простым и несложным гнетом грубой силы», которая, будучи в руках государства, вооружена целым арсеналом карательных мер. В этих тяжелых моментах истории Салтыков видит, по крайней мере, какую-то мрачную логику. «Мысль преследуется гуртом, без различия оттенков ее; принимается за исходный пункт, что мысль, какова бы она ни была, заключает в себе яд. Конечно, такой взгляд на мысль безотраден, но, по крайней мере, он имеет за себя достоинство определенности»; к тому же — «как ни силен, как ни всемогущ кажется гнет грубой силы, а и он не может быть вечным». Мысль в конце концов побеждает, но вместе с победой приходит и разделение мысли на группировки, а людей — на партии; среди этих партий есть и утрачивающие чистоту и брезгливость и становящиеся доступными государственному подкупу. «Как ни горек столь быстрый переход от полного безмолвия к полному разврату, но он не необъясним», — говорит Салтыков; явно говоря о современности, он заявляет, что «растление дошло до крайних пределов» и что «какоето нравственное и умственное каплунство тяготеет над страною». Вспоминая недавнюю свою так и не увидевшую света статью «Каплуны», Салтыков говорит про «каплунство, выражающееся то в томных и заискивающих, то в злобных и остервенелых дифирамбах полному, безапелляционному довольству существующими формами жизни… Чувство каплунского удовлетворения проникло все классы общества, все возрасты. Даже молодежь, которая всего менее способна удовлетворяться, даже и та подписала свое удовольствие, не только без борьбы, но даже и без возражения»… Этому духовному растлению раньше или позже должен притти конец — и тогда «наступает третий период развития мысли», освобожденной от оков первого и второго периода.

Когда Салтыков писал эти слова, он считал, что русская мысль, начиная с 1862 года, находится во втором из этих фазисов развития. Делая вид, что речь идет о французских «драматургахпаразитах» Сарду и Ожье, и о французском политическом деятеле и публицисте Грангилльо, Салтыков, в сущности, говорит о русских «наемных публицистах», имея в виду одинаково и Каткова с его патриотическими «Московскими Ведомостями», и Краевского с его «либеральным», но в то же время правительственно субсидированным «Голосом». В виде примера такой «наемной публицистики» Салтыков приводит несуществующие в действительности статьи Грангилльо об Австрии, «утомленной беспрерывными попытками Венецианской территории к освобождению изпод чужеземной власти»; для читателя тех времен было совершенно ясно, что речь здесь идет не об Австрии и Венеции, а о России и Польше. Отмечу заодно, что и в разобранной выше первой статье Салтыкова «Петербургские театры», там, где описывалось представление «Вильгельма Телля» и борьба швейцарцев с австрийцами, приводящая в восторг всех «нигилистов» партера и райка — тоже явно говорилось о борьбе поляков с русскими и только что начинавшемся тогда польском восстании. Высказав таким образом вполне недвусмысленно свое сочувственное отношение к начавшейся борьбе за освобождение Польши, Салтыков мог иронически сообщить в тех же первых номерах «Современника» за 1863 год, что читатели напрасно будут ждать от него суждения по польскому вопросу, которыйде не входит в программу его публицистических статей. Как видим, суждение это Салтыков высказал вполне определенно, и хотя под скрытой формой, но вполне понятно для всех читателей того времени.

Чтобы покончить со всеми сравнительно мелкими публицистическими статьями Салтыкова и перейти к его хронике «Наша общественная жизнь», остается упомянуть только о двух анонимных его статьях: первая, под видом «письма в редакцию», носит заглавие «Несколько полемических предположений» (1863 г., № 3), вторая, с подзаголовком «Летний фельетон», озаглавлена «В деревне» (1863 г., № 8). Впрочем, о второй из этих статей уместнее будет упомянуть в связи с февральской хроникой Салтыкова за 1864 год; что же касается первой, то в ней мы находим юмористическое и вполне «салтыковское» предложение придумывать при полемике с журналами и газетами «псевдонимные» названия их, чтобы не создавать этим органам лишней рекламы своей полемикой. Еще в письме к Дружинину от 13 февраля 1860 года (оно цитировалось выше) Салтыков требовал для журналов «больше современности, больше полемики»; теперь, войдя в редакцию «Современника», он сильно оживил полемический тон этого журнала, вскоре доведенный его соредактором, М. А. Антоновичем, до излишества и грубости в статьях «Постороннего Сатирика», о которых придется еще говорить. В статье «Несколько полемических предположений» Салтыков в согласии со своими мыслями из письма к Дружинину заявляет, что «журнальная полемика — вещь не только хорошая, но и очень полезная» — только вести ее надо умеючи. «Есть, например, в Петербурге газетка, которая, между прочим, сбирается между строками в других газетах и журналах читать и вместе с тем предупреждает, что она не остановится даже и перед доносом. Газетка эта самая плохая; имеет она всего девяносто подписчиков. Разумеется, ей хочется, чтобы хоть кто-нибудь об ней побеседовал». Как же быть, чтобы, «не прекращая действия полемики», в то же время не создавать рекламы для газетки? «По моему мнению, это довольно легко. Для достижения такого благоприятного результата следует только окрестить вредные и ненужные журналы какиминибудь псевдонимами… Объясню это примером той же убогой газетки, о которой я уже говорил выше. Пусть она так и будет называться Убогим Листком». Здесь Салтыков говорит о действительно убогом «Русском Листке», издававшемся в Петербурге в 1862–1863 гг., а в 1863 году преобразованном в орган дворянской реакции «Весть», издававшийся до конца шестидесятых годов при ближайшем участии уже известных нам Скарятина, Юматова и Ржевского.