Андрей Немзер - При свете Жуковского. Очерки истории русской литературы

О полемике вокруг баллады (1816) см.: Мордовченко Н. И . Русская критика первой четверти XIX века. М.; Л., 1959. С. 148–152; об «изоляции» Жуковского в 1824 г. – Вацуро В. Э . «Северные цветы»: История альманаха Дельвига – Пушкина. М., 1978. С. 22–26. Ср. также некоторые мои соображения: Немзер А . «Сии чудесные виденья…»: Время и баллады Жуковского // Зорин А., Немзер А., Зубков Н. «Свой подвиг свершив…» М., 1987. С. 185–188.

Тынянов Ю. Н . Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю. Н . Пушкин и его современники. М., 1969. С. 38, 39. Характерна тональность оговорки исследователя, в частности слово «реформист», звучавшее в устах Тынянова не как комплимент. При обсуждении доклада, положенного в основу статьи (Четвертые Тыняновские чтения, Даугавпилс, июнь 1988), М. Л. Гаспаров заметил, что Тынянов не любил Жуковского потому, что тот был новатором, не будучи архаистом. От Тынянова, однако, не были скрыты архаистические тенденции поэзии Жуковского; скорее, его раздражал (и интриговал) недекларативный характер поисков поэта. Пользуюсь случаем принести искреннюю благодарность М. Л. Гаспарову, Г. А. Левинтону и Е. А. Тоддесу за ценные замечания.

Тынянов Ю . Проблема стихотворного языка. Л., 1924. С. 87–90.

Тынянов Ю. Н . Кюхля. Смерть Вазир-Мухтара. М., 1981. С. 45; далее ссылки на это издание даются в скобках.

Кюхельбекер В. К . Путешествие. Дневник. Статьи. Л., 1979. С. 456. Заметим, что не только в 1819–1820, но даже и в 1824–1825 годах антикарамзинизм Рылеева не был столь ярким и последовательным, как у группы Катенина, Грибоедова, Кюхельбекера. Политический радикализм отнюдь не вел Рылеева к последовательному литературному архаизму: его литературная теория и практика были неизменно эклектичны.

Кюхельбекер В. К . Указ. соч. С. 499.

В контекст типовых обвинений в адрес Жуковского вмонтирована цитата из футуристического манифеста «Пощечина общественному вкусу». Ср.: «Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч. с Парохода Современности». Цит. по: Маяковский В. В . Полн. собр. соч.: В 12 т. М., 1939. Т. 1. С. 399.

Это отношение было выражено в статье «Coup d’oeil sur l’etat actuel de la litterature russe» // Le Conservateur impartial. 1817. № 77; перевод под названием «Взгляд на нынешнее состояние русской словесности» – Вестник Европы. 1817. Ч. 95. № 17 и 18; ср.: Кюхельбекер В. К. Указ. соч. С. 434–435.

Жуковский В. А . Соч.: В 3 т. М., 1980. Т. 3. С. 43, 81. Впервые «автопортрет» в образе старого ученого зверя-наставника был набросан Жуковским в отрывке 1831 г. «Война мышей и лягушек» (крыса Онуфрий); см.: Вольпе Ц. С . Примечания // Жуковский В. А. Стихотворения: <���В 2 т.> Л., 1940. Т. 2. С. 473–475.

Г. А. Левинтон заметил, что другим подтекстом «кошачьего» эпизода могло послужить письмо Пушкина брату Льву Сергеевичу от 27 марта 1825 г., передающее впечатление поэта от повести Антония Погорельского (А. А. Перовского) «Лафертовская маковница»: «<���…> теперь и брежу Трифоном Фалалеичем Мурлыкиным. Выступаю плавно, зажмуря глаза, повертывая голову и выгибая спину» – Пушкин А. С . Полн. собр. соч.: В 10 т. Л., 1979. Т. 10. С. 105.

Там же мотив из «гастрономического» ряда, вновь готовящий образ кота: «<���…> накладывала в кофе столько сливок, что рассеянный Вилли давился». Ср. выше: «как сыр в масле». В этой связи нетривиально звучит тема обжорства в пушкинской эпиграмме («<���…> объелся я <���…> И кюхельбекерно, и тошно»): поэтическое общение благополучных педагогов близко к обжорству и вызывает скуку и тошноту. Подчеркнем, что речь идет не о пушкинском тексте, но о его обыгрывании в романе Тынянова.

Существенно, что дерптским профессором, а также воспитателем великих князей был и другой антагонист Кюхельбекера – Г. А. Глинка. Ср. характерные детали интерьера его кабинета: «На видном месте висел портрет Карамзина (лейтмотив романа, восходящий к взглядам Грибоедова, о чем см. ниже, – связь карамзинизма и деспотизма. – А. Н .) с его собственноручной надписью. На столе в чрезвычайном порядке лежали книги, какая-то рукопись и стояли портретики великих князей в военных костюмчиках, с неуклюжими детскими надписями» (104). Несомненно, для Тынянова значима устойчивая в русской культуре, хотя и восходящая к немецкому романтизму, антитеза: энтузиаст-литератор – профессор-филистер.