Юлий Айхенвальд - Кольцов

Может быть, потом золотой хлеб отраженно превратится в золотую казну, разменяется на материальное счастье и конкретное богатство, будут платья дорогие, ожерелья с жемчугом, все это осязательное, какая-то поэзия приданого, и крестьянина-пахаря вытеснит мещанин, который поставит у себя на столах кур, гусей много жареных, пирогов, ветчины блюда полные, и народные песни будут заменены песенником (с ним, действительно, и граничат некоторые стихотворения Кольцова, как и с мещанскими идеалами опасно граничат иные его мечтания); но пока это – золото чистое, древняя драгоценность мира-храма, благословенное зерно, еще не остывшее от дыхания космоса, обласканное солнцем, напоенное дождем. И если Кольцов вообще часто говорит о золоте, то это потому, что его однажды навсегда пленили колосья – для всех доступное и всем священное золото земли.

У нее, золоторождающей земли, есть свой внутренний мир. И таинственная жизнь ее, из недр своих вызывающая урожай, определяет самые думы поселянина, их срок и содержание, так что между душою и землей, между сердцем и весной, возникает полная гармония – они живут заодно.

Стоит только отдаться на мудрый произвол стихийной хозяйки, и уже не надо думать самому, и уже не будет роптать «мыслящий тростник».

На фоне колосящейся нивы рисует поэт волнения человеческого сердца, деревенские романы, героями которых тоже являются пахарь и жница. Здесь, среди хлеба, происходят свидания, измены и разлуки (их часто поет Кольцов), и если покинет девушку ее возлюбленный, то симпатически почернеет ее любимый серп: в своем счастии и в своем несчастии она остается связанной с жизнью и заботами родного поля. Царит великое «заодно», и неразрывны солнце и сердце.

Любит девица именно тогда, когда приворотно действует на нее ароматический призыв степных цветов, когда

Степь велела девушке любить, взволновала ее своим призывным ароматом, и парень, который ее, желанную девицу, любил, не должен был прибегать к услугам мельника Ивана Кузьмича, мастера присушивать, – присушила ее сама степь:

Любите весной, пока еще не скошены цветы, – любите, когда сама природа напоена любовью. И музыкально звенят стихи поэта:

Скоро зажужжит коса, засверкает кругом, и зашумит трава подкошенная, и поклонятся цветы головой земле. Ибо цветы должны уступить хлебу, сену, всему укладу крестьянской хозяйственности. Но засохнут они так, как сохнет молодец по Груне, потому что между цветами и любовью, между степью и людьми есть родственное сочувствие.

Влюбленной девушке скучно на поле, и ей нет охоты жать колосистой ржи; бедная! – как раз в жнитво пришла ей пора любить, и случайно нарушилась великая одновременность солнца и сердца, душевной и стихийной весны.

Простые муки и простые радости любви еще более оттеняют силу и страстность самого чувства, и чувство здесь далеко от бледной утонченности: оно здорово, нормально, горит и трепещет жадным огнем, – обойми, поцелуй, приголубь, приласкай. Идеал женской красоты не возвышен, и обычны у Кольцова упоминания о полной груди, о полных щеках. Зато молодость окрашена здесь необыкновенно ярко, она гремит и звенит о себе, празднует вовсю свой упоительный праздник. Она гордо потряхивает своими кудрями, и певец этих кудрей, Кольцов, не однажды воздает им честь и славу; они лежат у разных лихачей-кудрявичей русой или черной шапкой, и молодым кудрям все счастливится. Потом уходит кудрявая молодость; но пока она играет и дышит – так любится, так верится. И пусть какая-нибудь деревенская красавица в незатейливом голубом платье или в той касандрике, которую, по кольцовской песне, ей Павел подарил, пусть она не похожа на изящных горожанок – вся исконная сила любви обращается на нее, на одну нее, и любят ее, как только можно любить свою жизнь, свое счастье, свою душу.