Кац Святославович - История советской фантастики

В Москве в это же время царила Секция. Кургузов, чьи услуги вновь сполна были оценены в Кремле, мог торжествовать. В 1973 году Секция уже окончательно и официально подмяла под себя секретариат СП СССР. Секретарь правления сделался чисто декоративной фигурой и все бумаги обязан был визировать у Кургузова. Злые языки в ту пору утверждали, что Конст. Федин в Переделкино в течение двух месяце пытался написать хоть небольшой фантастический роман или хотя бы какой-нибудь старый, вроде «Необыкновенного лета», наскоро переделать в «лунный» и выдвинуться из аутсайдеров в привилегированные писатели. Но мстительный Кургузов за все послевоенные годы — как только Секция окончательно встала на ноги — ни разу не обнадежил Федина обещанием принять его в «организованные» ряды фантастов. Даже когда Федин выбился в руководство Союза писателей СССР, для Кургузова он все равно остался наглецом, посмевшим в 1934 году в кулуарах I Съезда писателей (Кургузову тотчас же донесли!) обронить, что-де «фантастический роман умер и закопан в могилу…» Такое недружелюбие Кургузова было особенно обидно для Федина, ибо все его коллеги по Секретариату СП уже давным-давно были на льготных основания приняты в Секцию и уже выпустили по одному-два «лунных» романа: Георгий Марков еще в конце 60-х отправил «Грядущему веку» первый том своей производственно-космической, в духе Сем. Шпаныря, эпопеи; Анатолий Иванов и Вадим Кожевников, после консультаций в Пулковской обсерватории, выдали в соавторстве роман-дилогию «Тени исчезают в полдень» и «В полдень, на солнечной стороне», в котором довольно бойко были переложены «на язык родных осин» особенности лунного календаря за март-апрель. Прочие же авторы, многолетние члены Секции и верные кургузовцы (В.Понятовский, АН.Спирин, В.Маркелов и др.) продолжили свой каждодневный труд на благо Луны и Родины, не изменивши себе ни на йоту.

Унылый литературный ландшафт в те годы украшали разве что детские повести Конст. Булычева из цикла про Алешу — на фоне всеобщего маразма, запустения и унылого перепевания «ранних себя» членами Секции эти вещи выглядели довольно привлекательно. Кажется, Булычев был единственным из членов Секции, кто мог позволить себе держаться независимо с Кургузовым: так повелось с конца 40-х, когда «Лунный вопрос» вознес драматурга на один уровень с Главным фантастом. С того времени многое изменилось — прежде всего, сам Булычев сделался либералом и даже пацифистом, однако острое ощущение иерархии, годами воспитанное в Кургузове, не позволяло ему окоротить писателя. В начале 70-х Степан Кургузов не раз и не два пытался вызвать Булычева на откровенный разговор, но всякий раз тот находил убедительный повод для не-встречи… А потом Булычев оказался в Париже, а Кургузову стало не до выяснения отношений с «предателем» и «отщепенцем»: подоспели новые события.

Начиная с лета 1973 года, в московском самиздате появились рассказы какого-то не известного доселе автора; подписаны они все были «Виталий Бабенко». В море разнообразной научно-фантастической продукции самиздата эти произведения сразу привлекли повышенное внимание многих. Во-первых, потому что автор обладал явным талантом. И, во-вторых и в главных, потому что за каждым рассказом чувствовались обширные знания и опыт в сфере, недоступной для простых смертных. Основой для неожиданных экстраполяций и гротесков автору всегда служила унылая повседневная жизнь совершенно секретных ракетных НИИ («ТП»), рутина космических комплексов («Стоп, машина!») и тихий ужас «плановых» аварий («Холодильник»). Выдумать такое было невозможно: по множеству конкретных деталей и умению автора ими свободно оперировать чувствовалось, что писал человек, не совсем посторонний в этой области. Видимо, поэтому некоторые читатели восприняли прозу «Виталия Бабенко» чрезвычайно болезненно. А уж когда в рассказе «Музей человека» впервые мелькнул хитрый и умный разработчик Большой Бомбы по имени Игоряша, который был уверен, что правительство золотой рыбкой исполнит все желания его НИИ, а сам он всегда в случае чего в бункере отсидится, — доброхоты покойного Игоря Васильевича Курчатова не на шутку рассердились и посчитали необходимым обратиться в КГБ, чтобы Комитет «нашел и обезвредил клеветника».

Вообще появление в самиздате рассказов про Игоряшу наделало много шума. Автор убедительно показал, что именно кроется за расхожей формулировкой «мирный космос»: тщательно скрываемая связь королевской «семерки» и ведомства «Игоряши» сделалась явной, и у читателя не оставалось сомнений, чем будет оснащен первый же серийный транспортный «лунник».