Виссарион Белинский - Аристократка, быль… рассказанная Л. Брантом

А как шибко бьется самолюбивое сердчишко его при выходе книги в свет! С каким трепетом, с какими надеждами носит он ее по книжным лавкам, по знакомым, по журналистам! Везде подслушивает, всюду замечает, что о нем говорят, впутывается сам в разговор и задолго еще до наступления первого числа месяца бежит в типографию проведать, что скажут о нем «Отечественные записки». И вот явилась книжка «Отечественных записок». Если, в пылу доброго намерения, журнал посвятит дрянной книжонке его серьезный разбор, где ясно докажет сочинителю, что писать не его дело, и будет заклинать его, именем здравого смысла, удержаться от пагубной страсти, – в какой ужас, в какое ярое, необузданное негодование приходит тогда маленький-великий человек! Кроткие увещания, внушенные состраданием, превращаются в глазах его в порождение зависти, в лицемерное посягательство на его гений, на венок его будущей славы! Уязвленный в самое сердце, но более чем когда-нибудь убежденный в своем достоинстве, он принимается издавать брошюры против своих доброжелателей: бессильным жалобам его на несправедливость, пристрастие, личности журналов – нет конца и умолку; он даже готов принести официальную жалобу на своих благонамеренных судей… Что ж далее? Далее, о нем никто уже не говорит, его оставило даже небольшое число слушателей, привлеченных к нему первоначально дикостью его воплей и новостью нелепых претензий; имени его уже никто не произносит, даже в насмешку, но долго, долго еще, где-нибудь в темном захолустье литературы, раздается пискливый голосок его колоссально-мелкого самолюбия. Наконец, не дождавшись похвал журналистов и публики, он принимается хвалить сам себя, выставляя на вид свои небывалые заслуги: он не щадит никаких усилий, не пренебрегает никакими средствами для приобретения известности и готов даже, пользуясь открытым в себе, при помощи услужливых приятелей и собственной проницательности, сходством с каким-нибудь великим человеком, выдать себя за прапраправнука Шекспира, внука Вальтера Скотта, только бы побольше «предъявить» миру прав на громкое имя. И все нет удачи! Но вот тщетность усилий, кажется, наконец охладила его рвение: имя его реже и реже появляется в печати и наконец исчезает. Публика не сожалеет; журналисты торжествуют, от души радуясь своему доброму делу. Увы, торжество преждевременное!.. Вот опять является брошюра с именем, которое уже знакомо журналам. Это он! да, точно он, только уже в другом виде: он значительно присмирел; посмотрите: он хвалит уже тех, которые его порицают, против которых сам же он, в пылу первого гнева, разослал столько бранных брошюр. Что это значит?.. Бедный мученик пагубной страсти к сочинительству! до чего дошел ты? Чтоб добиться вожделенных похвал, ты льстишь, ты поешь комплименты тем, которых прежде ругал и которых в душе считаешь врагами!.. Но журналисты, равнодушные некогда к брани маленького-великого человека, еще равнодушнее к похвалам его: они снова говорят ему напрямик горькую, убийственную истину… И что ж бы вы думали?.. Неудача последней попытки образумит его, возвратит на путь истинный, остановит от сочинительства?.. Увы, нет!.. И тогда, когда ни ожесточенные вопли ребяческого самолюбия, ни бессильная брань, ни умышленная лесть, ни безденежное рассылание публике брошюр о своей гениальности, ни даже похвалы в какой-нибудь газете, доступной состраданию при некоторых условиях, не помогут маленькому человеку вырваться из безвестности, назначенной ему судьбою, – осмеянный, изгнанный с литературной арены на самую последнюю ступень ее, он все еще не может преодолеть злейшего врага своего: собственного самолюбия, и продолжает нередко до самой могилы сочинительствовать… Жалки обрисованные нами выше литературные деятели из корысти, но еще более жалки отверженцы искусства, зараженные страстью к сочинительству, и не первый ли долг критики останавливать, сколько возможно, столь пагубную страсть в самом ее начале, пока она не успела еще совершенно овладеть человеком? Вот почему «Отечественные записки» нередко говорили, и вперед намерены иногда говорить, о самых неутешительных явлениях нашей литературы с большим вниманием, чем они, по-видимому, заслуживают.

Все сказанное, само собою разумеется, не имеет никакого прямого отношения к книге, которой заглавие выставлено в начале статьи {1}. Все это не более, как очерк, могущий послужить материалом для будущего составителя статьи в «Наши» {2}, где ведь должен же быть, нарисован «сочинитель». – Теперь обратимся к сочинению г-на Бранта.

Читать дальше