Виссарион Белинский - О развитии изящного в искусствах и особенно в словесности. Сочинение Михаила Розберга…

Да не подумает кто-либо, что мы восстаем против теорий искусства – о, нет! теория есть жизнь искусства: без нее оно мертво, не одушевлено, не согрето; пусть художник изучает законы изящного, но да будут законы эти утверждены на прочном, незыблемом основании…

Пусть эта теория будет проникнута живою мыслию, согрета любовию к самому искусству; пусть идет она с ним рука об руку, поверяя свои законы явлениями и самые явления своими законами, – тогда она будет плодотворна для искусства; но если теоретик гоняется только за блестящими парадоксами, если его законы не лежат на фактах, если он просто увлекается мечтательностию ума, если позволено так выразиться, и строит в науке воздушные замки, – его теория ровно ни к чему не приведет, ровно ничего не доказывает и ровно ничего не стоит. Подобные теории сочинять так же легко, если еще не легче, как писать нравственно-сатирические и исторические романы à la N. или действительные поездки куда-нибудь à la N.N. {9}

А нечего греха таить, в наших новых теориях изящных искусств и словесности в особенности встречается очень много подобного. Для примера заглянем хоть в книгу г. Розберга:

Тремя формами поэзии: эпическою, лирическою и драматическою, жизнь раскрывается в трех степенях временной последовательности, именно: в эпопее господствует минувшее, бытие уже остановленное, застывшее; в лирических песнях замечаем кипение (?!) настоящего, а будущее, плод, возникающий из настоящего и прошедшего, первенствует в драме, высшем единстве эпопеи и лирики.

Что это такое, как не парадокс, не сближение чисто произвольное, ни на чем не основанное и ни к чему не ведущее? что хотел сказать автор? Не есть ли это фраза, прикрытая маскою мыслительности? Другой теоретик уверяет нас, напротив, что драма соответствует настоящему, лирика, как условная жизнь духа (не правда ли, что фраза громкая?!), – будущему, эпика – прошедшему {10}.

Г-н Розберг называет высшим единством эпопеи и лирики драму; Бахман, если не ошибаемся, это высшее единство оставляет за эпопеею: {11}составив какую-нибудь пышную фразу, я могу назвать этим единством лирику, как первоначальный род поэзии, из которой впоследствии рождается эпика, а потом драма. Знал я одного доморощенного теоретика, который не шутя разделял поэзию на наступательную и оборонительную, под разряд первой относя эпику, воспевающую славные подвиги народа в эпохе его торжеств, и под разряд второй – лирику, ободряющую воинский дух народа, когда он начинает упадать при неудачах или бедствиях.

Как посмотришь на все это поближе да повнимательнее, так и перестанешь удивляться, что многие добрые люди исподтишка подсмеиваются над подобными теориями, а если еще эти теории украшаются эпиграфами из Гегеля… невольно вздохнешь и о несчастном Гегеле и о бедной философии…

На этот раз довольно: при случае поговорим об этом предмете поболее.

крайности сходятся (франц.). – Ред.

Первое издание книги М. Розберга вышло в 1838 г. в Дерпте.

В этой и следующих цитатах из рецензируемой книги (с. IX–X, XI–XII, 51) курсив Белинского.

То есть за 1831–1832 гг.

«Ученые записки имп. Московского университета» выходили в 1833–1836 гг.

Имеется в виду: К.-Ф. Бахман. Всеобщее начертание теории искусств, ч. I–II. Перевел с немецкого М. Чистяков. М., 1832.

«Чтения о словесности» И. И. Давыдова отдельными «Курсами» выходили в 1837–1838 гг.; вышло 4 «Курса».

В «Горе от ума» (д. III, явл. 3; слова Чацкого): «ребяты».

Неточно цитируется «Анджело» Пушкина (ч. I, строфа 5).

Подразумеваются романы Булгарина и произведение Греча – «28 дней за границей, или Действительная поездка в Германию» (СПб., 1837).

Это утверждение содержится в книге И. И. Давыдова «Чтения о словесности. Курс третий». М., 1838, с. 8–9.

См.: К.-Ф. Бахман. Всеобщее начертание теории искусств (ч. II. М., 1832, с. 80, 112, 113, 121).