Владимир Гаков - Брюс Стерлинг, зав. агитпропом

Его первый роман вышел в свет, когда автору только исполнилось 23 года. Книгу приняли прохладно, но уже следующим романом — «Искусственный ребенок» (1980) — новичок заявил о себе как о писателе с собственным голосом.

В этом произведении впервые мелькнули яркие сполохи того, что впоследствии будет названо «фантастикой киберпанков». Говоря кратко, это своего рода окрошка из литературных заимствований, молодежного слэнга, языка современных программистов и «пользователей» персональных компьютеров, откровенного эпатажа коллег-старичков. А кроме того — еще одна попытка (все прежние, как известно, в исторической перспективе ни к чему не приводили) уйти от научной фантастики и «вернуться» к так называемой Большой Литературе.

Далее Стерлинг опубликовал несколько запомнившихся рассказов, из коих «Рой» (1982), с которым читатель журнала познакомится в этом номере, чуть было не завоевал одну из наиболее престижных премий в мире фантастики — «Небьюлу» (автор самую малость проиграл «по очкам» столь же яркой представительнице молодого поколения — Конни Уиллис). Рассказ интересен и тем, что изображенный в нем мир — Солнечная система недалекого будущего, раздираемая противоборством группировок, — писателю показался перспективным и был использован в качестве удобной «сцены» для самого популярного романа писателя — «Шизматрица» (1985).

Вероятно, стоит на нем остановиться.

Что Стерлингу в этом романе безусловно удалось, так это удержать повествование в руках. Как он смог этого достичь, не позволив деталям и побочным линиям заглушить главное — сюжет, образы героя, интригу, — ума не приложу. Ведь в книге (и не столь объемной, как, скажем, «Дюна» Френка Херберта или «Остановись на Занзибаре» Джона Браннера), — наворочено действительно всего с избытком.

Действие происходит в мире недалекого будущего, преображенного новой технологической революцией (то, что американцы зовут сокращенно high-tech), — с присущим ему жаргоном, новой мифологией, потрясающим разнообразием и в то же время унылым повторением поисков и заблуждений «дотехнологических» эпох. Продолжается конфликт Механицистов и Формовщиков; обе воюющие школы готовятся переделать человека, но, в то время как первые уповают на механоэволюцию (протезирование и сугубо медицинский подход к задаче омолаживания), вторые стремятся изменить человека на генетическом уровне, «готовя» его к жизни на других планетах, в чуждом природном окружении. Политические интриги, новейшие открытия (бактериологическая инженерия, микрохирургия и прочие), обозначившие дорогу новой эволюционной ветви развития вида homo sapiens, открытие нового наркотика, «расщепляющего сознание»...

А если читателю мало, так ко всему прочему сваливаются — буквально — на голову инопланетяне. И начинается, по словам крупнейшего английского писателя-фантаста и критика, самого в прошлом отчаянного бунтаря, Брайана Олдисса, — уже не «футуршок», а «футурблицкриг»! Все срывается с привычных мест, несется галопом, переворачивается с ног на голову, и обратно, с головы на — как бы поделикатней выразиться — на фалды (спасибо классикам!). Автор же, ничуть не смущаясь произведенным информационным обвалом, умудряется еще и рассказать историю — достаточно насыщенную событиями историю жизни героя...

Другой вопрос, что по прочтении таких «пиротехнических» книг неизбежно встает вопрос: ну и что! Но это уже беда всех литературных движений: созданные для противодействия той или иной «идеологии», часто — как прямая реакция на нее, они сами «по определению» насквозь идеологичны. Что и сказывается...

Однако, отбросив личностные или «теоретические» придирки, следует отдать Стерлингу должное: это писатель богатый на выдумку, образованный, оригинальный и — редкая черта в мире американской фантастики — предпочитающий не работать на публику! (Другое дело, что он, как и его друзья, наследники панков «докибернетической эпохи», — общественное мнение «в упор не видит», эпатирует его, как хочет, и это само по себе несколько навязчиво...)

А теперь пусть сам расскажет о том, кто такие киберпанки.

Стерлинг называет себя «НФ-парнем» («Just a sci-finut»), поясняя, что его любовь к фантастике — надолго: «У меня нет намерения поэксплуатировать эту жилу немного, выбрать из нее все, что удастся, а затем переключиться на что-то другое — например, написать убогую историю о том, как папаша путался с собственной дочкой, и получить за это премию Пулитцера. Я бы писал фантастику даже «за спасибо», задаром... Мои мысли — это научная фантастика, моя вера — это научная фантастика, мои сны — это научная фантастика!»