Внутренний СССР - Домик в Коломне

А для опасений за свою монополию на «чудо» у этих сил были все основания. Ну что могут значить рекламируемые Палеологом прогнозы Папюса о скором крахе монархии в России по сравнению с теми прогнозами, которые дал Пушкин в «Домике в Коломне» или в «Золотом петушке»? Французские масоны владели «ноу-хау» в рамках десятилетий, прогнозы Пушкина выходят за рамки столетий. Более высокий уровень понимания процессов, происходящих в мире, позволил ему предсказать не только отдельные частности, но и глобальные исторические явления. Падение монархии в России — частность, всего лишь смена образа правления. Падение православной идеологии и замена ее идеологией, сформировавшейся вне духовной личности народов России вообще и русского народа в частности, — это глобальное историческое явление. Осуществить его в масштабах такой страны, как Россия, были способны лишь такие силы, которые глубже всех остальных сил, действующих на исторической арене, понимают методологию. Именно эти силы обычно формируют концепцию развития любой страны, остальные, как правило, являются лишь игрушкой в их руках. И величайшей заслугой Пушкина является не только глубокое проникновение в тайну тайн их адской кухни, но прежде всего в образной форме потомкам и секреты кухни, и секреты кухарок.

Стряпуха, возвратясь из бани жаркой,

Слегла. Напрасно чаем и вином,

И уксусом, и мятною припаркой

Ее лечили. В ночь пред Рождеством

Она скончалась. С бедною кухаркой

Оне простились. пришли

За ней, и гроб на Охту отвезли.

(Октава 41)

Первая мировая война, в которую через долги была втянута монархия, а затем две революции и последовавшая за ними Гражданская война, по меткому выражению поэта, действительно были для России «баней жаркой». Пушкин прекрасно знал православные обряды, по которым в день смерти никогда никого на Руси не хоронили. Другими словами, он хотел показать, что это аллегория, символ и что речь идет о смерти и похоронах не обычной старушки, а Православия — стряпухи Феклы.

Так «угадал» Пушкин. А как было на самом деле? Воспользуемся снова дневником Мориса Палеолога, который, будучи свидетелем захоронения жертв революции (Февральской), запишет 5 апреля 1917 г.:

«Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пестря черными знаменами, извивались по городу, собрав по больницам двести десять гробов, предназначенных для революционного апофеоза. По самому умеренному расчету число манифестантов превышает 900 тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своем образовании, в пути, при остановках, в своих песнях идеальный порядок…

Но что больше всего поражает меня, так это то, что не достает церемонии: . Ни одного священника, ни одной иконы, ни одного креста. Одна только песня: Рабочая Марсельеза. (Масон Палеолог, который, по его собственным признаниям, беззастенчиво вмешивался во внутреннюю и внешнюю политику Романовых, восторгается организацией похорон и невольно выбалтывает кое-что об организаторах: авт.).

С архаических времен Святой Ольги и Святого Владимира, с тех пор, как в истории появился руский народ (?: авт.), впервые великий национальный акт совершается без участия церкви. Вчера еще религия управляла всей публичной и частной жизнью; она постоянно врывалась в нее со своими великолепными церемониями, со своим обаятельным влиянием, с полным господством над воображением и сердцами, если не умами и душами. Всего несколько дней тому назад эти тысячи крестьян, рабочих, которых я вижу проходящими теперь передо мной, не могли пройти мимо малейшей иконы на улице без того, чтобы не остановиться, не снять фуражки и не осенить грудь широким крестным знамением. А какой контраст сегодня?» Здесь Палеолог лжет. Русский народ появился задолго до Святой Ольги и до акта крещения Руси. Делает он это по недомыслию или вероломно — вопрос второстепенный. В остальном он точен и его записи лишь подтверждают пушкинский прогноз:

29 марта 1917 г. «С момента крушения царизма все митрополиты, архиепископы, архимандриты, игумены, архиереи, иеромонахи, из которых состояла церковная клиентела Распутина, переживают тяжелые дни. Везде им пришлось увидеть, как против них восставали не только революционная клика, а еще и их пасомые, часто даже их подчиненные.» Если бы автор дневника был до конца последователен и честно написал, что за спиной церковной клиентелы Распутина стоял еврейский банкир Симанович, который отчитывал «провидца», как мальчишку, когда тот выходил из-под контроля (Ист.47), то картина была бы действительно полной.