Внутренний СССР - Домик в Коломне

Под свод искусственный скал.

Не исключено, что поэт читал труды греческого философа Порфирия (233-304г.н.э.), ученика Платона, автора сочинения «Против христиан».

Там нежила меня теней прохлада;

Я предавал мечтам свой юный ум,

И праздномыслить было мне отрада.

Политеизм древних греков отражал в их сознании обожествление природы, а значит и бережное отношение к ней, любовь, что выражалось в гармонии творческого самовыражения художников-мастеров дохристианской эпохи. Образцы поэзии, скульптуры, живописи, архитектуры — все, что дошло до нас с тех времен, после разрушительной борьбы церкви с «идолопоклонством», по-прежнему остается эталоном красоты и совершенства. Пушкин высоко ценил творения древнегреческих мастеров-скульпторов, и это восхищение передается нам в образной форме:

Любил я светлых вод и листьев шум,

И белые в тени дерев кумиры,

И в ликах их печать недвижных дум.

Все — мраморные циркули и лиры,

Мечи и свитки в мраморных руках,

На главах лавры, на плечах порфиры.

Редко кто обладал такой способностью к совмещению в слове понятий на первый взгляд несовместимых. Это под силу лишь талантам с целостным мировосприятием. Действительно «мрак» и «свет» в реальном мире существуют, но далеко не каждому дано увидеть их . Пушкин умел не только видеть, но и передать нам это видение. Поэтому мы верим, что может быть (см.прим.9) особенно если это мрак . Здесь все дышит живыми образами, символами, а вся тайна этой строки в слове " ". Ведь жил-то Пушкин в саду христианском, а восторгался садом языческим, и потому искренне стремится передать нам прелести «чужого», но не «чуждого» целостному мировосприятию языческого мира, по отношению к которому Церковь внушала страх греха. И вот мы уже ощущаем прелесть этого страха, который на языке Пушкина, на языке образно-логическом, становится сладким.

Все наводило сладкий некий страх

Мне на сердце;

Пушкин идет дальше и показывает христианскому миру ущербность этого страха, поскольку он знает, что в совершенных образах языческого искусства заложен огромный потенциал вдохновения:

… и слезы вдохновенья

При виде их рождались на глазах.

Тонко чувствуя гармонию, красоту, совершенство творений древних, Пушкин понимал ханжеское лицемерие Церкви, стремящейся придавить тягу человека к творчеству, в процессе которого он становится богоравным и боговдохновенным. Отсюда — «бесов изображенья» под его рукою превращаются в «чудесные творения».

Другие два чудесные творения

Влекли меня волшебною красой:

То были двух бесов изображенья.

Один (Дельфийский идол) лик младой —

Был гневен, полон ,

И весь дышал он силой неземной.

Другой женообразный, сладострастный,

Сомнительный и лживый идеал —

Волшебный демон — .

Видимо, речь идет о статуях Апполона и Венеры, — говорится в примечаниях издания Томашевского (Ист.34, с.512). Посмотрим, так ли это?

Столь упрощенное представление образов пушкинской поэзии, по-моему является следствием занижения меры понимания Пушкиным глубинных основ древнегреческой мифологии, особенно тех ее сторон, которые раскрывают психофизиологическое воздействие на личность в Древней Греции некоторых культов политеизма. Ведь Пушкин дает описание не столько внешних, сколько внутренних черт «идолов», а также их способностей воздействовать на психику человека. Но если в отношении первого «идола» поэт выразился достаточно определенно в части внешних примет — «Дельфийский идол» (это и позволило комментаторам дать ему имя Аполлон), то отсутствие ясных внешних примет в отношении и сладострастного волшебного демона легко ввело, по-моему, комментаторов в заблуждение. Женообразный, но не женский, да и демон — «идол» мужского рода. Венера — богиня красоты — им быть не могла. Тогда кто же? Если Аполлон — действительно бог «силы неземной», то Дионис — бог избытка сил. Да, в политеизме древних язычников, более глубоко, по сравнению с политеизмом, отражавшем природу человека, был и такой бог, помогавший вместе с другими богами нашим далеким предкам более гармонично, т.е. на созидательном, а не разрушительном уровне разрешать естественные противоречия, заложенные в самой природе человека.

Для раскрытия этого тонкого момента психофизиологической природы человека, обратимся к книге врача В.Вересаева «Живая жизнь» (Ист.35, с.54-55). «Эллины хорошо знали, что кратковременное безумие способно спасать людей от настоящего длительного безумия: кто противится дионисийским оргиям, тот сходит с ума».