Арсений Тишков - РУДОЛЬФ АБЕЛЬ ПЕРЕД АМЕРИКАНСКИМ СУДОМ

Была нарушена Четвертая поправка к конституции США, провозглашавшая охрану личности, жилища, бумаг и имущества граждан от необоснованных обысков и арестов, а смысл ее нарушения сводился к тому, что Абель был арестован без ордера на арест, оформленного в предусмотренном законом порядке, ордера же на обыск и изъятие имущества вообще не было. Эти факты, как пишет Донован, «служат классическим примером того положения, с которым должна была покончить Четвертая поправка к нашей конституции».

Правда, Абелю был предъявлен ордер на арест, выписанный службой иммиграции, но такой ордер, относящийся только к делам о нарушении правил въезда и проживания в стране иностранцев, является внутренним, ведомственным административным документом; на лип, обвиняемых в других уголовных преступлениях, он не распространяется и для уголовного суда не действителен.

Вот на этом нарушении закона защита и решила построить свою тактику.

Большое жюри [3] Большое жюри — судебная коллегия, решающая вопрос о предании суду. подтвердило обвинительный акт, и теперь дело Абеля перешло в «надежные» руки судьи Байерса, восьмидесятилетнего, высокого и не по годам проворного старика. Того самого старого мракобеса Байерса, который в свое время «прославился» предложением ставить клеймо на руку всем иностранцам, постоянно проживающим в США и отказавшимся принять американское гражданство.

Байерс считал, что эта мера облегчит властям наблюдение за иностранцами и не потребует больших затрат. По свидетельству Донована, Байерс вообще был известен как человек «ультраконсервативных взглядов». Секретарь суда сказал о нем: «Этот без колебаний подпишет смертный приговор».

Те, от кого это зависело, знали, кого назначить судьей по делу «Правительство США против Абеля».

16 сентября 1957 г. суд рассматривал вопрос о дате слушания дела. Защита ходатайствовала о предоставлении ей месячного срока для подготовки к процессу.

— Адвокаты всегда просят дополнительное время, — резко ответил Байерс, — и назначил слушание дела через десять дней, на 26 сентября. Такая спешка, как выяснилось впоследствии, объяснялась тем, что основной свидетель обвинения Хейханнен сильно пил и пытался отказаться от своего обещания давать показания против Абеля. А без его показаний обвинению было бы совсем трудно (если не невозможно) доказать состав преступлений, инкриминируемых Абелю.

Для поведения Абеля во время подготовки к процессу характерен следующий эпизод.

В заключительной части документа об обстоятельствах обыска и ареста, подготовленного защитой, говорилось: «Если свободный мир не будет верен собственному моральному кодексу, не останется такого общества, которого стали бы жаждать другие люди».

По этому поводу между Абелем и Донованом произошел спор.

— Это звучит слишком эмоционально, — сказал Абель. И добавил:

— Мне кажется, столь эмоциональный призыв не может иметь существенного значения в юридическом деле подобного рода.

— Рудольф, — возразил Донован, — вам повезло: вы не занимаетесь юридической практикой в Соединенных Штатах. Если вы думаете, что, исходя из таких идей, можно эффективно вести дело в суде, вам никогда не удастся заработать и доллара.

«Ему это показалось весьма забавным», — замечает Донован.

Но Донован просто не понял того, что Абель намеревался снять этот абзац из политических соображений, так как не хотел, чтобы его дело служило поводом для пропагандистских лозунгов о так называемом «свободном мире». Помня, что он имеет дело с буржуазным адвокатом, Абель не мог говорить с ним об этом прямо, а попытался применить юридическую аргументацию.

Между прочим, дальнейший ход дела показал, что Донован лучше Абеля оценивал значение «эмоциональных» факторов в американском судопроизводстве. Присяжные, как мы увидим, вынесли свой вердикт скорее на основании чисто эмоциональных впечатлений, чем на основе юридических доказательств. Абель же в этом споре был, несомненно, прав в том отношении, что американским судьям, как оказалось, было решительно наплевать и на «свободный мир», и на «собственный моральный кодекс», когда дело шло о расправе с советским разведчиком, попавшим в их руки.

В тот же день прокурор Томпкинс сказал Доновану, что в министерстве юстиции существует «расхождение во взглядах» на меру наказания Абелю, которую должно потребовать обвинение. «Одни считают, что интересы правительства больше выиграют, если Абель будет приговорен к пожизненному тюремному заключению: в этом случае остается надежда на то, что в один прекрасный день он заговорит. Другие глубоко убеждены, что обвинение должно просить смертной казни — не только в устрашение других советских разведчиков, но также в расчете на то, что Абель может не устоять, испытывая сильное нервное напряжение, поскольку перед глазами у него будет электрический стул, и начнет говорить».