Василий Молодяков - Первая мировая - война, которой могло не быть

«Нам нужно было лишь заявить Вене, — утверждал после войны Бюлов, — что мы ни при каких обстоятельствах не допустим разрыва отношений между Австро-Венгрией и Сербией, прежде чем сами основательно не изучим сербский ответ. Если бы Австро-Венгрия без нашего согласия совершила военное выступление против Сербии, она сделала бы это на собственный риск и страх; мы в этом случае не пришли бы на помощь, предоставив её собственной судьбе». «Могущественный союзник, — вторил ему Сазонов, — который мог бы одним словом остановить это безумное решение, как он сделал не далее как во время Второй Балканской войны, на этот раз не захотел произнести сдерживающего слова. Из Берлина вместо запрета раздавалось прямое поощрение». Насколько это верно и что этому предшествовало?

Историки отмечают, что во 2-й половине 1913 г. в балканской политике Берлина произошёл поворот. Одним из документов, фиксирующих его, можно считать секретную инструкцию кайзера статс-секретарю по иностранным делам от 16 августа 1913 г., обнаруженную югославским историком А. Митровичем в фондах германского политического архива иностранных дел в Бонне. «Ныне, — говорилось в ней, — может быть отодвинута на задний план важнейшая задача нашей политики: сохранить в Европе мир». В документе ставилась задача создать на Балканах блок под эгидой Германии в противовес проантантовской Балканской лиге, центром которой выступала Сербия, а в случае неосуществимости этого — добиться гегемонии в регионе, не останавливаясь перед применением силы. Однако готовность воевать ещё не есть решение о войне.

Поворот заметили и современники, ничего не знавшие об инструкции. Фабр-Люс считал его главным мотивом желание укрепить распадающийся Тройственный союз перед лицом консолидации Антанты. Этой цели служили и воинственные высказывания кайзера, которые он периодически делал как по своей воле, так и по совету канцлеров и Тирпица. К середине 1913 г. Вильгельм II окончательно поверил в «окружение» Германии и неизбежность нападения на неё Франции и России. Эту уверенность в нём укрепляли неудача или как минимум безрезультатность компромиссной политики Бетмана, избрание Пуанкаре на пост президента, печальные для Тройственного союза итоги Второй Балканской войны, известия о строительстве стратегических железных дорог в западных губерниях России, воинственные заявления парижской и петербургской прессы. Кайзер заметно нервничал. Попавший под влияние пангерманистов, кронпринц призывал отца переходить к активным действиям, не дожидаясь нападения, — пока не поздно.

Начиная с аннексии Боснии и Герцеговины, в тандеме Берлин—Вена Австрия играла более активную роль, но это не значит более влиятельную или определяющую. Её правящие круги стали рассматривать внешнюю экспансию как средство не только поддержания международного престижа (так поступали все великие державы), но и решения внутренних проблем, а это опасный курс. В последнем Германия не нуждалась, но кайзера и его окружение преследовало то, что Бисмарк называл «кошмаром коалиций». В такой ситуации приходилось считать не только крупных, но и мелких союзников. Именно об этом в 1-й половине 1914 г. шли переговоры между Берлином и Веной, вокруг которых нагромождено столько вымыслов.

Самый впечатляющий среди них — «Конопиштский пакт», якобы заключённый Вильгельмом II и Францем-Фердинандом, когда кайзер любовался знаменитыми розами в имении Конопишт 12—13 июня 1914 г. Его придумал обозреватель лондонской «Тайме» Уикхэм Стид, друг южных славян. В феврале 1916 г. он опубликовал статью о том, что император и эрцгерцог договорились спровоцировать Россию на войну с целью разгромить её и радикально перекроить карту Восточной Европы: создать польское королевство для Франца-Фердинанда и его старшего сына, славянско-венгерское королевство — для младшего, оставив Францу-Иосифу только германские земли Австрии. Стид намекнул, что убийство наследника престола было организовано венским двором, узнавшим об этих планах. По другой версии, в Конопиште было окончательно спланировано нападение на Сербию.

Сенсация оказалась фомкой, но недолговечной. Уже в 1920 г. была опубликована запись о переговорах, сделанная дипломатом Карлом фон Тройтлером, который сопровождал кайзера. Ни о чём подобном собеседники не говорили. Их занимали более насущные проблемы: слабость Турции и её возможный конфликт с Грецией; австро-итальянское соперничество в Албании; реваншистские планы Болгарии; позиция Румынии, склонявшейся в сторону Антанты, хотя на её престоле находился представитель дома Гогенцоллернов. Эрцгерцог раздражённо говорил о венгерской аристократии, которая притесняла славянское и румынское население. О Сербии, похоже, не было произнесено ни слова. О России — только то, что её нечего опасаться. «Её внутренние трудности слишком велики, — заметил хозяин, — чтобы позволить ей вести агрессивную внешнюю политику». Он также сообщил о предстоящей замене австрийского посла в Берлине — пожилого графа Ладислауса Сегени.